Ожидание. Повести

Это ловко он сообразил, Сашка. Не зря он бригадир. Уйди ребята совещаться куда-нибудь, отделись сейчас от свадьбы, пошли бы расспросы — что за тайны, какая повестка и прочее. Закрытые собрания — не свадебное мероприятие. А так — пляшут. Пляшут люди. И все.

— Сима! — кричит оператору наблюдательный Гена Кайранский. — Сима! Вся бригада пляшет! Си…

— Неубедительный кадр, — раздраженно перебивает его Алик. — Скажут, подстроили. Наверняка.

А ребята пылят праздничной обувью и выясняют отношения.

— Дали тебе первый раз в жизни сейнер, Сашка…

— По морде ему дать.

— Ну дай, дай! Спасибо скажу.

— Дадут, не проси.

— Какие еще предложения?

Некоторое время разговаривают только ногами. В лад и не в лад.

— Славка! Ты звал.

— Я молчу.

— Как это понимать?

— Это? — спрашивает Славка. — А вы посмотрите на жениха с невестой, на Кирюху с Аленой. Посмотрите, какие они. Они не для того рядом, чтобы такое слушать.

И, отталкивая свои колени, лезущие под руки, как мячи, он пошел вокруг всей бригады, мимо Алены с Кирюхой, и запел:

У Яны и Яночка
Родилась цыганочка,
Над Яном с Яною трава,
А цыганочка жива!

— А рыба преет, — замечает один из пляшущих, самый серьезный. — У нас ее и не примут. Весь день мыкались, тарахтели-барахтели, рубля не получим.

— Заткнись, Копейка!

— Еще поймаем, — отсекает и Славка. — Рыбы полное море, а их двое. Хотите свадьбу испортить?

— Что же мне делать? — спрашивает Сашка, весь в поту.

— Будешь сниматься.

Бросив фразу через плечо, Славка, чубатый, глазастый и губастый, обводит всю свадьбу сияющим взором и продолжает:

А вот Кирилл с Аленою,
У них сердца влюбленные,
И любви их нет конца,
Ламца-дрица-ой-ца-ца!

Рассыпает топот праздничных подошв Славка, заглушая говор за спиной.

Привстав, Кирюха поднимает полный стакан.

— Сла-авка!

И плещет вино на Славку-песенника. Где пьют, там и льют. По-русски. Вина у нас в избытке. Все Аю в винограде, летом домов не видно, виноградный плен. Сухого закона нет. Сухое вино имеется.

— Сволочи вы, — неожиданно заключает Сашка, ударяя ногами из последних сил.

Ребята, показавшие себя такими хорошими, загалдели. Заходили ходуном лопатки, без разбора смешались голоса, пока не вторгся властный окрик:

— Как гуси!

В их кругу, оказывается, толокся сам «пред», молотил себя ладонями по груди, больше в правую половину, потому что слева — старое сердце.

— Устроили собрание? — спросил Горбов.

— Да, — сказал Сашка.

— Что решили?

— Не волнуйтесь… Поддержали вас… Исключительно…

— Молодцы, — успокоенно вздохнул Илья Захарыч и сбавил темп, пошел через такт, а ребята отплясывали с прежней резвостью. — Наказание мы тебе придумаем. Дай только этому кино уехать.

— Тогда поздно наказывать, тогда его славить будут, а мы и рубля не заработаем. Тарахтели-барахтели…

— Рыбу примут.

— Спасибо, конечно, — сказал Сашка и поклонился Илье Захарычу.

— Вот так живут простые советские люди, — шутит Славка.

Танец кончен. Сашка, прыгавший больше всех, устало идет из круга, разбредаются, насупясь, и ребята, а Горбов дубасит один планету, и со всех сторон, как говорится, гремят аплодисменты, переходящие в овацию. Уже не в лад. А в его честь.

— Всех переплясал пред!

— Старый конь.

Так приятно Илье Горбову слушать приветливо-шутливые голоса односельчан.

Он догоняет и обнимает Сашку, будто хочет опереться на плечо, потому что запыхался, да и в самом деле запыхался; он идет, покашливая, мутными от вина глазами смеется людям, а Сашке говорит с тихой грустью:

— Я тебя не насилую. Если ты храбрый, скажи народу. Хоть сейчас. Пожалуйста.

Сашка закрывает глаза так крепко, как их закрывают в детстве, когда хотят спрятаться, а когда открывает, то видит Марконю на подоконнике. Марконя сидит на посту, закинув ногу на ногу. Марконя не танцевал, и Сашка подходит к нему, еще не отдышавшись, вытирает капельки пота на лбу и говорит с последней надеждой:

— Марконя… Друг! Вчера с этой рыбой…

— А я знаю… — отвечает Марконя. — У меня вещественное доказательство… — и вытаскивает из кармана своих дудочек записку летчика Саенко. — Ты в радиорубке забыл, а я спрятал.

— Значит, ты и вчера знал? И молчал? — разъяряется Сашка.

— Не шуми, — останавливает его Марконя. — Просто я стеснялся…

— А спрятал зачем? Приберег на всякий случай?

— Пожалуйста, — говорит Марконя, зажигает спичку и подносит к записке.

И бумажка, которая совершила путь с самолета в воду, из воды на корабль, с корабля на берег, сразу пылко обнимается огнем и превращается в другой вид материи, невидимый простым глазом.

— Прости, Марконя, — говорит Сашка. — Решено молчать, Марконя… Не для меня, а для Алены с Кирей… Ради свадьбы…

— Да здравствует дружба! — говорит Марконя, выключая магнитофон.

Так закончилось первое в мире собрание, которое проходило в ритме цыганочки.

— Марконя! — громко напомнил Славка. — Давай!

— Танго, — сказал Марконя, пуская свою «солянку».

Парни, в том числе рыбаки с «Ястреба», разобрали девчат. Но на душе у них было нехорошо, и Горбов прикрикнул для бодрости: