Ожидание (три повести об одном и том же)

Раньше отец работал судовым механиком. Пашка и Петька, братья-погодки, были совсем малыши. Пашка совал в рот свою ногу, Петьку только что принесли безыменного. Две беды случились тогда. В роддоме умерла мама. Напившись с горя, отец спалил бабкину хату. Он получил много денег. Варька видела несколько пачек. Уснул на кухне. И никто не знает, как он поджёг хату. Варька проснулась от кашля. В ушах звенело, словно залезли туда ядовитые комары. Прижимаясь к земляному полу, она поползла к двери. У дверей её подхватила бабушка. Она уже вытащила малышей в сад. Бабушка оставила их в саду, пошла за отцом. Выволокла его из кухни, когда на нём уже тлела одежда.

Хата горела странно. Огня не было. Только дым и красные змейки в лопнувших стенах. На чистом воздухе отец пришел в себя, закричал дико, побежал обратно в хату за деньгами. Но она занялась вдруг, треснула и обрушилась, рассыпав по всему саду тусклые искры.

Бабка сказала отцу:

– Я на тебя, Петро, зла не держу. Плохо тебе не сделаю – у тебя ребятишки…

Старик Власенко взял их к себе. Бабка к нему не пошла.

Бабка пришла на похороны. Своей умершей дочке Раисе повесила тяжёлые золотые серьги с каменьями.

– Откуда такие? – спросил отец.

– Я участок свой продала. И с садом.

– Зачем же мамке такие серьги? – заревела Варька. – Она же их не увидит.

– Чтобы ты видела. Чтобы мамку не забывала… Чтобы все вы мою Раису помнили! – Она оглядела с вызовом всех пришедших на кладбище. Остановила горючие глаза на старике Власенко.

– А ты зачем здесь? – спросила. – Радуешься?.. Не радуйся, у меня внуки остались, а у тебя никого.

– Это место не для раздоров, – ответил старик.

Когда опустили гроб, бабка первая бросила горсть земли в могилу и, не дожидаясь, пока закопают, пошла.

Вечером она появилась во дворе старика Власенко. Вызвала отца.

– Если ты здесь жить надумал, – сказала она, – живи. Только я тебя прокляну и ноги моей у тебя не будет. Не хочу, чтобы Васька, этот вот старый ирод, – она ткнула пальцем в деда, – над моими последышами власть имел.

Старик Власенко вывел бабку на улицу. Сказал ей:

– Ты, Ольга, совсем застервела. Иди, не рви Петру сердца, оно и без того горем схвачено…

Ожесточённые души не слышат правды – бабка ушла жить на пепелище. Она ничего не откапывала, ничего не искала в золе. Ветер зачернил её сажей. Бесприютные долгие ночи сделали её неподвижной, похожей на обгоревшее дерево.

Завхозу сельскохозяйственной школы по должности полагался дом. Хороший дом, кирпичный, с высокой шиферной крышей, с голубыми наличниками. Две комнаты в доме, кухня, прихожая и кладовка. Полы в доме крашеные. Стены белые – ни пятна на них, ни царапины.

Батька привёл Варьку сюда, распахнул перед ней дверь.

– Прощай, море, – бормотал батька. – Новый дом, кирпичный. Я, Варька, видишь, какой дом добыл…

Варька, как вошла, легла на пол и заорала:

– Здесь будем жить. Никуда не пойду отсюда.

Батька засуетился, воспрянул:

– Здесь, дочка, здесь… Крикни громче. Слышишь, как откликается. Признал, значит.

Первые дни за ребятами ходила соседка Ксанка. У неё в том году муж погиб в море. Петька тянулся к её груди, и Ксанка ревела. И Петька ревел. И Пашка ревел. А Варька кричала:

– Заткнитесь вы! Вот уже бабка придёт. Она с вами сладит.

Бабка пришла. Как ни в чём не бывало принялась мыть полы.

Потом взяла Пашку и Петьку, понесла в Горсовет.

– Колыхали мы Чёрное море! – кричала бабка у председателя. – И тебя колыхнём. Не будет тебе моего голоса!

– От вашего голоса у меня уши заложило! – кричал на неё председатель. – Не нужен он мне, ваш голос… Не понимаю, почему крик?

– Как почему? Помещай ребят в ясли.

– Пожалуйста, – сказал председатель. – У нас в ясли – пожалуйста, была бы охота.

Пашку и Петьку поместили в ясли рыбзавода. Ксанка – соседка – кричала на всю улицу:

– Ведьма старая, не жаль тебе ребятишек?! Паучиха!

Бабка сидела у окна, посмеивалась:

– А чего их жалеть? Нешто им в яслях худо? Медицина со всех сторон. Единственно – штаны мочить будут да говорить начнут поздно. А оно и лучше – меньше глупостей наболтают.

Ксанка не терпит Варькину бабушку. Говорят люди, что Ксанка имеет свою цель – хочет за Варькиного отца замуж выйти. Она Варькиного отца жалеет. Это их дело. Варька не против. Ксанка – женщина добрая.

Варькин отец работал через силу. Когда накатывала на него грусть, он ворчал:

– Что я с той должности вижу? Одно унижение. Дела не делаю, а руками махаю. Такая, видать, моя доля.

Иногда отец распалялся, чтобы хоть словом подбодрить своё самолюбие.

– Или я мужик, или я просто так?.. Я это разом порешу! – кричал он и принимался подтверждать своё достоинство.

Шёл на базар первым делом. Бабка говорила: «Под колесо». Он и правда возвращался помятым, словно ездили по нему на телегах. Разносил Варьку, Пашку и Петьку «за старое и на месяц вперёд». После этого писал заявление об уходе с работы. Все свои заявления он заканчивал фразой: «Рождённый плавать – пахать не может».

Ставил три восклицательных знака и засыпал за столом.

Бабка говорила:

– Герой. Тебе такие дела не по рылу. – Она рвала отцовские заявления.