Ты куда завел нас?!"
ноют обреченные слепцы.
И дрожа, что лист, от страха,
волос дыбом, бел, как мел,
мальчик в порванной рубахе
взял с испугу - да прозрел...
И услышали слепые
не по-детски страшный глас:
"Наш вожак... о, все святые,
он и вовсе-то без глаз!"
Дочитав, Федор так и не вспомнил свой сон, но все же успокоился, точно узнал что-то важное. Он достал хранившийся на балконе под клеенкой велосипед, накачал колесные камеры, переоделся в свою старую одежду, сунул в карман маринкину схему и вышел из дома.
4. Путевые заметки
Улица встретила Федора мягким августовским днем: лениво светило солнце, теплый воздух был пропитан свежестью прошедшего ночью дождя, к мокрым от луж колесам приставали превратившиеся в мусор опавшие цветы липы. Федор выехал на Ленинградское шоссе - мчаться по нему было одно удовольствие: ни одной машины, а значит, не нужно жаться со своим велосипедом к самому краю самой крайней полосы. Он весело нажимал на педали, и его уже не тяготило безлюдие, как днем раньше. "Однако я стал привыкать к новой жизни, - отметил он про себя. - При желании в ней можно найти даже свои плюсы, например, машин не стало, заводы не работают, стало быть, атмосфера не загрязняется, да и вода с землей тоже". И действительно, проезжая мимо станции метро "Войковская", он заметил, что воздух там стал совсем чистым, не то что в былые времена, когда вовсю работал химический завод "им. Войкова", теперь можно и без противогаза полной грудью дышать... Но на каждый плюс есть свой минус: на той же "Войковской" его приветствовал с установленного на газоне возле дороги огромного телеэкрана все тот же постылый царь: "С добрым утром, дорогой Федор Васильевич! Скатертью вам дорожка!" Федор сделал вид, будто ничего не слышал.
Доехав до Речного вокзала, Федор вспомнил, что в этом районе недалеко от шоссе жил когда-то его приятель Володька Горячин. Надежды на то, что он живет в том же доме и по сей день, не было почти никакой, а если учесть к тому же массовое бегство из города... И все-таки Федор решил потерять двадцать минут, но убедиться в том, что Горячина здесь нет, и на этом успокоиться. Он свернул направо и проехал через Парк воинов-интернационалистов к дому Горячина, стоявшему напротив полуразрушенной церквушки. Федор позвонил в дверь, подождал немного и собрался уходить, но тут щелкнули замки, и на пороге появился сам Горячин, постаревший, потолстевший и полысевший.
- Кого надо? - спросил Горячин отнюдь не дружелюбно, затягивая туже пояс на синем махровом халате.
- Тебя, хер старый! - крикнул Федор весело.
Горячин подозрительно глянул на патлатого ханурика с бородой до пояса.
- Не узнаешь, морда! - окончательно развеселился Федор. - А если по рогам зашарошить?!
- Ты что ль, Федор? - улыбнулся Горячин, хлопая Федора по плечу. - А я-то думаю, что за член бородатый ко мне заявился?! Проходи давай!
- Да, с бородой я оплошал, - признался Федор, - хотел сбрить еще с самого утра, а вспомнил только на улице... Возвращаться лень было.
- Вот теперь узнаю тебя! - рассмеялся Горячин. - Но ты все же убери это безобразие, пока я тебя кирпичом не побрил. Иди в ванную - там станок найдешь с лезвиями. А я пока легкий завтрак соображу.
Когда Федор побрился и зашел на кухню, Горячин уже закончил сервировку стола: в центре стояла бутылка армянского коньяка "пять звездочек", а по краям на тарелочках - аккуратные бутербродики с черной икрой, соленой кетой и копченой осетриной.
- Откуда это у тебя? - чуть не подавился слюной Федор.
- С миру по нитке, - туманно ответил Горячин. - Давай за твое пробуждение и за встречу, - наполнил он хрустальные стопки коньяком.
- Давай! - выпил Федор.
- А ты все такой же молодой, - внимательно посмотрел на него Горячин. - Завидую тебе черной завистью! У меня не сегодня-завтра член от старости отсохнет, а ты своим еще лет двадцать гири поднимать будешь. Вот только проснулся ты, Федя, рановато, время сейчас смутное, я бы на твоем месте еще годков -цать покемарил.
- Слушай, Володь, а как все это получилось?
- Что "это"? - Горячин отправил в рот бутерброд с икоркой.
- Как вы до такой жизни докатились?