Ожившие кошмары

Становилось все теплее. Печка долго парила остатками тающего льда, наконец просохла и начала давать ровный жар. Я несколько раз бегал наломать сухих сучьев для добавки. Сперва было боязно, но все обошлось и мне стало спокойней. Стены постепенно сперва потемнели, напитавшись влагой от растаявшего инея, потом начали подсыхать. На небольшой полке я нашел даже чайник, пару кружек и остатки заварки. Почистив посуду снегом, поставил греть натаявшую из снега же воду. Через некоторое время по избушке поплыл аромат свежезаваренного чая. Оглядываясь, чтобы еще сделать, пока он слегка остынет, увидел у изголовья топчана керосинку, стоящую на табурете. Налил туда спирта и поджег фитиль. Теплый огонек лампы добавил еще больше уюта. Преобразилась избушка, жизнью в ней запахло: прибраться бы еще малость, а так вполне милое местечке, не сравнишь с былой жутью. Чем я и занялся, благо веник тоже нашелся.

Нюрка, до этого с интересом наблюдающая за моими действиями, тоже активно присоединилась к наведению порядка. Основной мусор смели, за порог выбросили. Остатки какого-то рванья, щепки, клочки пожелтевших газет я в печку бросил. Стол и лавки от пыли обмахнули.

— Я же говорила, что ты хороший, — сказала вдруг Нюрка, когда мы уже сидели, пили чай и оглядывали результаты наших трудов.

— А сейчас почему так говоришь?

— Ты же тоже понял, что ей плохо? Не злишься на неё.

Тут я задумался: действительно так? Не складывалось, честно сказать, что внутри творилось, во что-то конкретное. Так, ощущения.

— Не знаю. Вот, так захотелось сделать. Просто показалось, что так правильно будет.

Вдруг из щелей крышки подпола начали сочиться струйки тумана — словно и там что-то оттаяло и испарятся взялось, — и постепенно собираться в высокую просвечивающую фигуру. Я внутренне напрягся: неужели нашел злой дух силы справится с Нюркиным свечением, но, когда на девочку глянул: та спокойно улыбалась. Потом в лицо призрачное всмотрелся — изменилось оно. Все так же древнее, но другое — выражение злобы ушло. Просто очень старая женщина, у которой не только ум и опыт разный в глазах сквозит, но и то, что из доброго сердца идет, черты наполняет. Приблизилась она к Нюрке, руку подняла и по голове её погладила. Потом на меня взгляд бросила, кивнула тепло, вокруг с видимым облегчением посмотрела и исчезла. А мы продолжили сидеть, чаек потягивать и молча улыбаться друг другу и чему-то теплому, разлившемуся внутри.

Вдруг раздался стук в дверь. Я пошел открывать: оказалось, что уже рассвело и к нам пожаловали гости. Никитична встретилась со мной цепким взглядом, покачивая головой пробормотала:

— Ну, гостенёк… — потом порывисто притянула к себе за уши, расцеловала в щеки и обняла, как своего.

Сзади уже Серега орал: «Ну, этот везде красиво устроится!», Саня улыбался, девчонки позади опять селфи затеяли, а Светка ко мне протолкалась, влипла всем телом — не оторвать. А я и не старался, если честно — точнее, старался в другую сторону.

Потом сидели уже все вместе. Чай пили и не только: ребята на всякий случай с собой кой чего прихватили, и перекусить тоже. Нормальный такой пикничок сложился. Никитична оглядела всё не торопясь, нас с Нюркой выслушала, о том, как сложилось, в итоге рассудила:

— Хорошо, Андрюшка, что сделал, не как я, дура старая, сказала. А то внучку бы спас, но, думаю, вернулась бы напасть, может и похужее в итоге. Пепелище-то добра бы не добавило, как бы ещё больше во зло не утвердило. Огонь, он чистит конечно. Да здесь, похоже, и не со злобы начиналось, а скорее от неё как раз и боронились. Холод, он ведь и защитой подчас служит — разложения в нем нет, тело и дух крепит. Морозит, спасая и сохраняя. Началось, видать, с того, да не туда подалось. — И Никитична замолчала, видно о чем-то, возможно, ей одной понятном, задумавшись.

— Ладно вам, Марфа Никитична, всё о серьезном! Живы все и даже почти не подрались! Давайте уже рюмочку с нами! — предложил раскрасневшийся Серега до этого отнекивающейся Никитичне. — Давайте, будем здоровы!

— А давай, внучек! — согласилась та и по-молодому улыбнулась.

Мы еще довольно долго сидели, смеясь и вот так, обычным праздником, изживая из этого места остатки былого страха, потом собрались домой. Когда уходили, мы с Никитичной чуть задержались, оглянулись посмотреть на избушку, уютно пускающую в синее небо колечки дыма.

— Детишек здесь собирать буду — сказки читать. Тропинку теперь самим чистить придется, да ниче, пусть привыкают, дорожку готовить да детей по ней водить совсем для другой надобности, — сказала Никитична. — Глядишь — еще кто засветится.

Молча улыбаясь, я думал, что с такой хозяйкой деревенские не забалуют.

— И ты заезжай почаще, чай, теперь не чужой, — добавила Никитична.

Ну а я… Я ясно понимал — приеду. Ну а пока…

— Марфа Никитична, ну что, пойдемте? Оливье само себя не построгает, и девчонки без вас, пожалуй, не справятся — молоды ещё. А если еще какой рецептик им подкинете, так вообще красота. Да и ружье у Сереги изъять надо. Топор, думаю, тоже.

— Топор, мниться мне старой, даже главнее будет.