Оживший покойник

Лицо Феоны оставалось бесстрастным, но глаза блеснули холодным стальным блеском, не сулящим убийце ничего хорошего. Васька звериным чувством преступника понял, что за внешней небрежностью и кажущейся простотой движений скрыта работа опытного воина, победить которого в честном бою у него было мало шансов. Он вообще не мог понять приемов инока, и это обстоятельство его сильно пугало. Теперь его заботило одно – вырваться из спальни хозяина. Видимо, страх наказания от людей, пославших его на убийство, был сильнее страха быть пойманным на месте преступления. Васька оскалившись в нервозной ухмылке, вскочил на ноги и, выхватив нож из стойки балдахина, снова бросился на Феону. В завязавшейся короткой схватке он успел пырнуть острым клинком левую кисть монаха и выскочить из покоев. Феона, зажав здоровой рукой порезанное запястье, поморщился то ли от боли, то ли от досады, но преследовать беглеца не стал, а вместо этого, поискав глазами, оторвал узкую полоску атласной ткани от простыней Глеба и спокойно уселся на скамью у дверей перевязывать кровоточащую рану.

– Ничего, Глеб Иванович. Опасность тебя миновала, – обратился он к растерянному стольнику, все еще сидящему на своей кровати в позе тревожного ожидания.

– Вижу, ты слышать стал?

– Кто ты, добрый человек? Как зовут тебя? – повернув голову на голос, спросил Глеб.

– Путник, – услышал он в ответ.

Васька резво бежал в сторону хозяйственного двора, спотыкаясь и падая в темноте. Достигнув приземистого строения с бойницами вместо окон, он отворил маленькую дверь в его торце и проник внутрь. Не останавливаясь, продолжил бежать по сводчатому без окон коридору с низким потолком, освещенному нещадно чадящими масляными светильниками. Выглядел Васька уставшим и сильно напуганным. Тяжело дыша и держась за ребра, он остановился около двери, более похожей на ворота со слуховым окном и калиткой, из-под которой наружу пробивался слабый свет. Отдышавшись немного, Васька тихо постучал. Спустя короткое время слуховое окно открылось, потом закрылось и застучали железные затворы. Крепкая мужская рука с драгоценным васильковым сапфиром на безымянном пальце отворила калитку, запустив слугу, после чего калитка со скрипом захлопнулась, и наступила полная тишина.

Утро в Покровской обители началось, как обычно, ни свет ни заря, без шума и суеты. Очевидно, о ночном происшествии никто ничего не знал и не слышал. Отстояв заутреню, все насельники разошлись исполнять свои послушания. На хозяйственном дворе отец Геннадий распекал двух нерадивых трудников, до сих пор не принесших дрова для бани.

– Так, отче, – чесали затылки трудники. – Вроде на прошлой неделе топили уже баню? Чего ж, опять топить?

– А ваше какое дело? – возмутился келарь, делая страшные глаза. – Когда скажу, тогда и топить будете. Аль не согласны со мной?

– Да нет, мы чего? Мы ничего! – согласно кивали головами мужики. – Прощения просим, отец-келарь. Недопетрили мы чутка. Сейчас истопим, не серчай на нас. К вечеру банька будет душевная. Амброзия, а не банька!

– Ну, то-то! – удовлетворенно произнес отец Геннадий. – Начинайте уже. Потом приду проверю.

После ухода келаря один из трудников подмигнул другому и поманил его рукой к ближайшей дровнице, сложенной под навесом у забора конюшни.

– Айда, Гавря, отсюда возьмем.

Второй трудник с сомнением покачал головой и ответил:

– Так вроде это на зиму заготовили?

– Да ну, – махнул рукой первый. – До летней поленницы идти за скотник надо, а эта тут, рядом. Возьмем десяток полешек покрупнее, никто и не заметит. К тому же тут, кажется, уже кто-то до нас поработал. Разворошили все.

Гавриил не дал уговаривать себя дважды и легко согласился, тем более что его более сообразительный приятель уже вовсю орудовал около поленницы, выбирая дрова получше. Неожиданно он замер на месте, удивленно всматриваясь внутрь разобранной им кладки.

– Ты чего, Мишко? – дернул его сзади за рубаху приятель.

– Да не знаю я, – ответил он с сомнением в голосе. – А ну-ка, Гавря, подсоби. Тут лежит чего-то.

Вдвоем они схватились за нечто тяжелое, заваленное дровами, и потянули наружу. Поленница зашаталась, накренилась и рассыпалась с грохотом, утянув за собой обоих трудников и их страшный груз. Вскочив на ноги, Мишка и Гаврила стали суетливо креститься, с ужасом глядя на то, что выпало из развалившейся кладки. На земле поверх поленьев лежал мертвый слуга Глеба Морозова в залитой кровью косоворотке.

– Что же это, а, Мишко? – спросил более робкий и нерешительный Гаврила у своего приятеля.

– Душегубство! – коротко и мрачно ответил Мишка, с трудом оторвав взгляд от трупа. – Давай, зови людей…

Глава 14. Подозрения