Оживший покойник

Лежа на прелой, подгнившей соломе, Феона размышлял о события девятилетней давности. Зима в тот год, казалось, будет вечной. Уже заканчивался март, а холода стояли январские, трещали почти крещенские морозы. Из-за восстания в провинции Москва осталась без продовольствия. Цены на московских рынках росли, как квашня на дрожжах. Наемники все чаще пускали в ход силу, чтобы запастись продуктами. В феврале на торгу произошла драка между москвичами и «литвой». Иноземная стража налетела на рыночную толпу с палашами. Пятнадцать москвичей были убиты на месте. Раненых вообще никто не считал. К тому времени недовольный столичный люд не сомневался более в том, что «Семибоярщина» доживала свои последние дни. Готовилось большое восстание. Правительство сознавало, что восстание на посаде может вспыхнуть в любой момент. Поэтому оно издало приказ об изъятии у москвичей оружия. В результате отобрали все, включая ножи и топоры. Тех, кто нарушал запрет, ждала смертная казнь. На городских заставах стража тщательно обыскивала обозы. Нередко она находила в телегах под мешками хлеба длинноствольные пищали и сабли. Их забирали и свозили в Кремль, а возниц топили в реке. Казни, однако, не помогали. Со всех сторон к Москве двигались отряды земского ополчения. Они незаметно стягивались в город. Глухими переулками по ночам возвращались в Москву стрельцы. Горожане охотно прятали их в безопасных местах. Переодевшись в городское платье, ратные люди терялись в уличной толпе и беспрепятственно проникали внутрь крепостных укреплений.

За неделю до Пасхи вместе с князем Пожарским пробрался в Москву и отец Феона. Их отряд сосредоточился на Сретенке, рядом с Пушкарским двором. Другие отряды растворились в плотно заселенных стрелецких и ремесленных слободах. Все было готово. Ждали только подхода главных сил ополчения, чтобы ударить сразу со всех сторон. И тут начались неприятности. Из Кремля пришла новость: поляки арестовали князя Андрея Васильевича Голицына, единственного человека в боярском правительстве, на помощь которого восставшие могли рассчитывать. Разведчики сообщили, что в Кремле и Китай-городе конные и пешие роты наемников встали по приказу в полной боевой готовности с оружием в руках, а верный польский холуй и предатель Мишка Салтыков стращал ляхов, заявляя, что ежели сегодня не побить русских, то завтра они побьют их. Сам же он того ждать не желал, а хотел взять жену и отбыть к королю. Наконец люди Феоны перехватили одного из тайных курьеров, посланных из Кремля за подкреплением. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что в рядах повстанцев орудует предатель. Изменника быстро вычислили, им оказался писарь Земского приказа Никита Рындин. Вот только взять его не удалось. Хитрый иуда, прекрасно знавший все тайны сыска, вовремя почувствовав опасность, сбежал под защиту кремлевских стен и иноземных штыков. Теперь у восставших не было преимущества первого удара. Все повисло на волоске.

И вот наступила Пасха, самый большой церковный праздник, неизменно собиравший в столице множество народа. По освященной веками традиции, в Вербное воскресенье, под праздничный перезвон с колоколен тысяч московских церквей патриарх выехал из ворот Кремля во главе праздничной процессии. Горожане еще помнили те времена, когда сам Грозный, почитаемый СВЯТЫМ, царь Иоанн Васильевич пешком вел под уздцы ослятю, на котором гордо восседал владыка. Вот и в тот день все должно было напоминать москвичам старое, безмятежное время. Двадцать нарядных дворян устилали перед патриархом путь дорогой тканью. За ослом везли сани с деревом, обвешанным яблоками. Сидевшие в санях певчие мальчики распевали псалмы. Следом шло духовенство с крестами и иконами, за ними важно шествовали бояре. Но на сей раз патриаршего осла вел по уздцы какой-то напуганный дворянин, а саму процессию окружали грязно-синие жупаны польских пехотинцев, шедших с мушкетами наперевес.

Москвичи по привычке поздравляли друг друга и христосовались. Но сумрачные лица их при этом не выражали ни примирения, ни умиления. Не мир, а вражда и ненависть витали над столицей. Народ не скрывал своих подлинных чувств к безбожной «литве» и христопродавцам боярам. В день Пасхи в Москве, за исключением небольших стычек в Белом городе, обошлось без особых событий, но на следующий день город запылал.