Оживший

Шлепая прикупленными накануне резиновыми тапочками, я вошел в зал. Абсолютно пустой, если не считать какого-то деда, меланхолично жмущего двухпудовые гири в дальнем углу. Подошел к груше и приложился. Вышло не так чтобы, но снаряд вежливо колыхнулся, умеете, дескать, когда захотите. Спортивный инвентарь здесь, судя по всему, вышколен не хуже персонала. Хлопнул по кожаному боку ладонью и пошел себе дальше.

Красный и умиротворенный после трех заходов в парилку, я сидел в предбаннике, закутанный в махровую простыню, и, осторожно сжимая в ладонях чашку, с наслаждением гонял чаи. Перед тем как пойти в баню, я заехал в тир и сжег там сотни полторы патронов, а потому у меня слегка подрагивали верхние конечности, и я боялся ошпариться.

За четыре прошедших веселых года чувство оружия напрочь пропало, и перед каждым выстрелом пистолет в моей руке «клевал», а потому пули летели исключительно в «молоко». Слава богу, первые серии я отстрелял в одиночестве, не перед кем было позориться.

Потом заявилась какая-то дама средних лет. В строгом твидовом прикиде, с прямой спиной и походкой балетной примы. Когда я увидел, из чего эта офисная Никита собралась палить, стало неуютно: «Гюрза», знаете ли, оружие достаточно серьезное даже для нехилого мужика и далеко не самое легкое по весу. А она приволокла целых два ствола. Вот тут-то я и пожалел, что не надел ни каски, ни бронежилета, и приготовился ловить зубами шальные пули.

И тогда она начала стрелять, не по-спортивному, а… ну, сами понимаете. С двух рук, очень быстро, сначала стоя на месте, а потом в движении. Впечатлило. Трудно поверить, но когда-то я уверенно выполнял норму снайпера из всех видов стрелкового, и все наши — тоже. Других в бойцы нашего подразделения просто не брали. Но то, что вытворяла моя соседка по залу, я не мог даже отдаленно повторить в свои лучшие годы. И, пожалуй, не знаю того, кто сподобился бы. Отложив в сторону «макарку» (лучшее, на мой взгляд, оружие, после него очень комфортно стреляется из любой приличной «пушки») и разинув рот, я наблюдал, как образуется одна сплошная дыра на месте головы мишени, потом правого, левого плеча и, наконец, по центру.

Закончив стрелять, она положила оружие на стойку, повернула голову в мою сторону и улыбнулась. Засмущавшись и разозлившись одновременно, я захлопнул варежку, опустив голову, принялся снаряжать магазин. Как говорится, окунули, причем с головой, причем…

— Не помешала? — Неслышно подойдя, она остановилась в паре шагов от меня, обгаженного.

— Да, то есть нет, извините. — Господи, что я несу?

— Давно не стреляли?

— Не то слово.

— Примете пару советов?

— Конечно. — От стрелка такого класса советы принимаются круглосуточно, лишь бы давали.

— Тогда успокойтесь, расслабьтесь и не бойтесь промахнуться. Удачи. — Развернулась и пошла прочь.

Открыла Америку с Азией: успокойтесь, не бойтесь промахнуться, блин, расслабьтесь! Хорошо ей говорить. А тут, а, собственно, в чем дело-то? Ну, промахнусь, ну… Бах! Неужели? А ну-ка еще разок: бах-бах-бах! Надо же, вроде ничего нового не сказала, а поди ж ты. Постепенно дела пошли не так кисло. Перед тем как начало потряхивать руки, я даже умудрился почти повторить свой лучший результат, который показывал четыре года назад при стрельбе на время из кармана куртки. Настроение изрядно улучшилось, и я решил наградить себя за ворошиловскую стрельбу походом в баню.

То ли продолжительная (завтра три дня будет) трезвость, то ли горячий сухой пар, то ли чай с вишневым вареньем, не знаю что, но повлияло на мои вялые мозги, и в голове задвигались шестеренки. Вдруг стало окончательно ясно, во что я влип сам, втянул других и, что самое главное, выявилась ничтожность шансов на то, чтобы победить или даже выжить. Я вздохнул и пошел в парилку, хотя делать этого не собирался. То ли решил еще разок побаловать себя напоследок, то ли подготовиться к жару котла, в котором в самом скором времени буду вариться.

Глава 6

— Где Дед?

— Звонил, просил передать, что они подтянутся чуть позже, — сообщил мне Берташевич.

— Сам-то почто заявился, ты же вроде не хотел?

— До сих пор не хочу, а что делать?

— Погоди, а почему сказал, что приедет не он, а они?

— Я знаю?

Первым в снятую мною накануне «трешку» на «Преображенке», заявился Сироткин. Поздоровался, сбросил вещички и тут же ускакал на поиски ближайшей стоматологии: в дороге у него зверски разболелся зуб. Буквально следом за ним ввалился Костя Берташевич, как всегда, шумный и веселый. До неприличия загорелый, как будто не водкой на Дальнем Востоке торговал, а загорал на Мальдивах. С места в карьер полез обниматься, едва не сломав мне при этом ребра, потом предложил в ожидании кворума слегка размяться продукцией собственного завода, «ручной работы, только для своих».

— Не пью, — гордо отказался я и сам немного засмущался от сказанного.

— Ну и черт с тобой, — не стал настаивать Костя. — Тогда вот, — и достал из сумки здоровенный пакет с кедровыми орешками, — сам, между прочим, бил, сам калил.