— Применить силу, — догадался Берташевич и заныл жалобно: — Умоляю, только не это!
— Передайте генералу, что я заеду к вам завтра в любое удобное ДЛЯ МЕНЯ время.
— Все понял? — приобнял заскучавшего порученца за плечико Шадурский. — У человека по плану банкет с друзьями, — слегка придавил его рукой и ласково продолжил: — Так и передай шефу, Коваленко все понял и обязательно к нему заглянет. На неделе.
Мы уселись в машину и принялись ждать Киру. С ним все было не так просто. Последний из работающих с ним следователей, то ли по причине спонтанно возникшей личной неприязни, то ли из соображений элементарного сволочизма, распорядился перевести его в камеру к двум гражданам Сьерра-Леоне. Посланцев Черного континента накануне повязали на таможне в аэропорту, как следует досмотрели и обнаружили зашитые в ширинки брюк алмазы. Оба тут же заявили, что камушки видят впервые в жизни, а брючата прикупили на вещевом рынке накануне вылета. Непонятно почему, но им не поверили и завели дело.
Кирилла они встретили как родного, щедро угостили чаем с его же конфетами, поболтали, пошутили. А ночью вдруг попытались совершить с ним нечто, на языке протокола называемое «насильственными действиями сексуального характера в извращенной форме». Крикунов в положение изголодавшихся гостей отчизны войти отказался, завязалась оживленная дискуссия. В результате оба сексуально озабоченных оказались в местной больничке с нешуточными травмами первичных и вторичных половых признаков и серьезной перспективой полнейшей неспособности в будущем принимать активное участие в действиях сексуального характера, будь то насильственные, по обоюдному согласию или за деньги. А Кире следак принялся шить мелкими стежками дельце.
Вот наконец и он. Разодетый как жених, немного бледный и счастливый. Остановился, повернулся было в сторону СИЗО, но одернул себя. Не стоит оборачиваться в сторону узилища при выходе из него, а то опять туда же и вернешься.
Машина остановилась на светофоре.
— Как тебе на воле? — поинтересовался я у глазеющего в окно бывшего узника.
— Замечательно, — ответит тот. — Свежий воздух, вывески, люди ходят.
— Аналогично, коллега, а где твои?
— Ждут дома, так что я недолго, ладно?
— Это уж как получится, — вступил в разговор Берта и в порыве чувств огрел Киру по спине.
— Как поживает мадемуазель Пирожкова? — светски поинтересовался я.
— А я почем знаю? — удивился тот.
— Помнится, кто-то собирался забрать девушку с собой…
— Черт, я и забыл, что она Пирожкова. Докладываю, с Наденькой все в порядке, живет у меня. Утверждает, что наконец-то встретила мужчину своей мечты.
— И кто этот мужчина? — полюбопытствовал Сироткин.
— Идиот! — взревел Берта. — Конечно же я. — И повернулся к присутствующим профилем, чтобы оценили.
* * *
— Слышишь меня? — Человек в припаркованной у подъезда дома невнятного цвета «семерке» поднес ко рту миниатюрную рацию.
— Слышу нормально, — донеслось в ответ. — Что нового?
— Пока ничего, ждем.
— А он точно придет?
— Придет, куда он денется. Ты там поаккуратнее, на стены не ссы и «бычки» не разбрасывай, понял?
— Да понял я, понял. — Невысокий квадратный крепыш загасил о стенку сигарету и спрятал «бычок» в пакет. Поднял воротник куртки и присел на подоконник на лестничной клетке между пятым и шестым этажами.
* * *
— За освобождение! — поднял рюмку Берташевич.
— За победу! — добавил Волков.
— За нашу победу! — уточнил бородатый блондин Квадратов, грубиян и бывший сослуживец Котова.
— Горько! — заорал Саня. Такой вот получился первый тост.
Нас с Кирой гуляли в знакомом до боли заведении, ресторанчике на Соколе, любимом месте отдыха и банкетов Волкова и его компании. Мне уже доводилось бывать здесь, и не раз. По-моему, это заведение принадлежало кому-то из наших бывших, по крайней мере, кормили здесь здорово, обслуживали как родных, деньги за все это требовали весьма умеренные. Как всегда, наша компания оккупировала отдельный кабинет — и веселье началось.
— Не лопни, — подтолкнул меня коленом Кира и разом проглотил целую отбивную. Мы с ним сидели во главе длинного прямоугольного стола, радостные и смущенные, прямо как жених с невестой на свадебном пиру. После скромного тюремного рациона обилие закусок на нем потрясало и вызывало легкий паралич. Когда паралич прошел, мы показали присутствующим, как умеют жрать у нас в СИЗО номер один.
— Все под контролем, — бодро ответил я, сооружая скромный трехэтажный бутерброд с ветчиной, карбонадом и снова ветчиной. Откусил сразу половину и едва не потерял сознание от гаммы вкусов.
— За виновников торжества! — провозгласил Берташевич и полез чокаться. — Вы вообще пить сегодня собираетесь или как?
— А жрать кто за нас будет? — огрызнулся Кира. — Пушкин Александр Сергеевич?
— Не гони, Берта, — попросил я, — все в свое время. — Не скажу, что за время отсидки заделался трезвенником горбачевского разлива, просто почему-то поесть хотелось больше, чем выпить.
Под третий тост мы все-таки выпили, до дна и не чокаясь. Потом еще немного поели.