Ожог

Как жаль, что она не может сейчас сесть перед этим человеком и рассказать ему все от начала до конца. Ни разу еще желание поделиться прошлым и настоящим не было настолько сильным.

Дина снова размышляет об одиночестве, о том, что очень плохо оставаться один на один со своими проблемами. В ее ситуации это плохо вдвойне. На кон поставлено уже больше, чем спокойный сон.

Снегов все понял и относится к ней без иронии, появления которой она боялась. Писатель не занял позицию взрослого по отношению к подростку, переживающему возрастные кризисы, в его словах нет снисхождения и скрытого цинизма. На такое Дина не рассчитывала.

Может быть, нужно было давно сделать этот шаг, раскрыться…

И все-таки Дина рискует, она уже решила идти до конца, но всегдашняя боязнь осталась. Надо преодолеть этот комплекс одиночки, иначе все так и останется, положение будет усугубляться, пока не произойдет катастрофа.

Дина решила: сейчас или никогда.

Она принимается писать ответ и занята этим следующие полчаса. Пишет, вычеркивает, возвращает фразы и снова уничтожает их. Ей кажется, что в русском языке нет таких слов, которыми можно было бы выразить, какие чувства она испытывала раньше и какие испытывает сейчас. Нет слов для описания подлинного страха.

Ее пальцы дрожат, бегая по клавиатуре, в голове кружится вихрь из воспоминаний, впечатлений и снов. Дина словно лежит на операционном столе под ножом хирурга. Организм получает серьезный стресс, но без него невозможно вылечиться, убрать всю скверну. Опухоль необходимо вырезать, иначе пациенту не жить.

Дина понимает, что пройти через это необходимо. Если бы она попала к психиатрам, было бы гораздо хуже, они бы препарировали ее сознание, все разложили бы по полочкам, не найдя вразумительного ответа.

Она пишет и не замечает, что по щекам текут слезы. Открыв шлюзы, Дина не в состоянии закрыть их, пока вся застоявшаяся вода не выйдет наружу.

Пусть Максим не обижается, если для него эта исповедь будет чересчур велика.

Дина впадает в транс и, поставив точку, ничего не выражающим взглядом смотрит в экран. Потом какой-то громкий звук выводит ее в реальный мир. Дина закрывает лицо ладонями и сидит не шевелясь. Сердце тяжело стучит в груди.

По телу проходит напоминающая судорогу дрожь. Дина дышит с трудом, ощущая несильное давление на спину. Мать за дверью что-то произносит. По телевизору опять реклама.

Женщина поднимает руку и проводит ею над макушкой Дины, длинные пальцы сходятся в кулак, дрожат ресницы.

Губы Дины шевелятся, складываясь в некое слово, которое она повторяет без звука.

Уходи, уходи, уходи, уходи… Она вспоминает, как пахнут ожоги. Как-то в детстве она видела у мальчика в подготовительной группе заживающие раны на предплечье. Точно на мясе расплавилась пластмасса. Единственное, с чем можно было это сравнить.

Дина смотрит на монитор сквозь зазор между своими пальцами. Запах горелого, ожоги. Девушка видит черно-синюю полосу на горле и красноту вокруг нее. Удавка глубоко врезается в плоть.

Женщина ступает по ковру, босая ступня давит ворс. Дина поворачивается через плечо.

На голой спине женщины видны проступающие позвонки.

— Дин, ты что? Дин?

Мать наклоняется над ней, заглядывает в бледное лицо.

— А? Нет, нормально, ты вошла, я тебя не слышала… — Дина кашляет. -

Мам, больше так не делай!.. Не пугай.

— Я тебя звала, ты молчала, — сказала мать.

— Ну задумалась я, ну и что?..

Дина отворачивается от нее и свертывает окно почтовой программы, чтобы мать ничего ненароком не прочитала.

— Что ты хотела?

— …Забыла уже, — проворчала мать. — Я думала, тебе плохо.

— Мне хорошо, — сказала Дина. — Я вообще-то занята.

— Отец не сможет тебя подвезти завтра, ему раньше на работу нужно.

— Пусть едет, я не против.

Мать покачала головой.

— Ну, если что будет нужно, говори…

— Обязательно…

— Почему ты так разговариваешь?

— Магнитные бури.

Мать постояла, переводя взгляд с головы дочери на монитор, а потом вышла из комнаты. Лязгнула защелка. Дина перевела дыхание, провела рукой по лицу. Кажется, мать не заметила слез или просто промолчала, опасаясь влезать не в свои дела.

То существо опять было здесь, рядом, гораздо ближе, чем можно представить. Дина как раз закончила письмо Снегову и думала над тем, не много ли написала. Ощущение вторжения из пустоты было устрашающим, у Дины до сих пор все тряслось внутри. Потом вошла мать — и застала ее во время нового отключения.

Может быть, из-за нее призрак и исчез, нельзя сказать наверняка…

Повторись такое еще пару раз — и вопросы посыплются градом. Но что же делать? Дина не может контролировать этого, никогда не могла.

А почему не могла? Потому что не пробовала? Боялась пробовать? Или все дело в страхе, который не позволяет принимать решения? Когда приходила та мерзкая старуха, Дина оказывалась беспомощной и парализованной, а картины изуродованных собачьих трупов вовсе вышибали из-под нее почву. Ей было только одиннадцать лет, но что может человек в этом возрасте?