Ожог от зеркала

Главарь банды спал в соседней со школярами комнате. Вскоре, однако, усталость взяла свое. К утру и без того широкоскулый Флейта распух и всё время почесывался. Ночью его угораздило раскрыться.

– Чего меня не разбудили? – спросил утром Тарас, глядя на измученное лицо разведчика. Шершавый выглядел как огурец. Пушистый тоже не изменился.

– Ну, ты это... – примирительно сказал Флейта, – сегодня про нас не забудь. Уж больно много их слетелось.

Тарас кивнул.

Уже выходя, он подозрительно посмотрел на Варьку. Та оттопырила губки и подкатила вверх глаза. Мол, я тут ни при чём.

– Ты что, к ним вчера всех слепней отвела? – тихо спросил школяр.

– К Флейте. На запах пота, – так же тихо ответила Варька.

– Понятно, – кивнул Тарас. – А то метель вроде... Ну, ты хоть больше так не делай.

– Ему полезно. Кобелина.

Тарас усмехнулся.

– Не надо, Варя. Догадается.

– Не буду, – пообещала Варька. – Я ему что-нибудь другое придумаю.

* * *

Тарас шарил в пазушном конверте, что сворачивал пространство один к четырем – как раз помещалась дюжина хронов и проектор. Это он вообще никогда с тела не снимал, специальной веревочкой провязанный конверт, даже мылся с ним. Это вся школа, все его четыре года, все его... Вот.

На шестиграннике стояла надпись «Проникновение, лодки». Третья сверху, отлично. Записал тогда все-таки. Записал.

Школяр внимательно просмотрел лекцию. Кое-что он помнил. Кожный покров прокалывался зернами гречихи. Годились любые злаки, но гречиха подходила больше всего. Затем работал принцип, аналогичный поверхностному натяжению воды, прокалывалась «поверхностная пленка». Третий глаз, район пупка и ладони. Четыре зерна, причем в идеале они вообще должны разбухнуть, пустить ростки под кожу. Растущие зерна. Имплантат растущей плоти. Временный, конечно, проникновение в проникающего. Сложновато.

Из башни сырец взяли, но его надолго не хватит. Каждый лунный месяц надо свежие зёрна проливать, иначе как взлетишь, так и брякнешься. Так, гречиха...

Он позвал Никиту. У цветного этой лекции не оказалось, они всегда старались хронировать разные. Посидели два часа, и вроде бы удалось разобраться.

А вот насколько эффективно запустится движитель, этого заранее не скажешь. Пробовать магию сейчас не стоило. Сетка ведунов сразу среагирует, и, пока возможно, надо обходиться лошадьми.

– Тараса позови... Или весталок...

– Да не ной ты, Папай. Хлебни ещё водочки.

– Ну позови... Может, сделает чего...

– Может, тебе Хвоща позвать? Он тут же зуб выдернет. Причём сразу все. Не сортируя.

– Ох, мать твою... – устало выдохнул Папай. – Зови хоть Хвоща, на хрен мне эти зубы...

– Что там у вас? – Уля подошла к двум сидевшим в сенях бандитам. Один из них мелко покачивался взад и вперёд, запрокинув голову, и что-то прокатывал во рту языком. Челюсть у него распухла. Другой держал наготове флягу.

– Зуб, невозможно, – сообщил Папай.

В местной табели о рангах оба были едва ли не на низшей ступени и, видимо, не решались беспокоить старших.

– Давайте посмотрю, – решила весталка.

Папай с готовностью распахнул чёрную челюсть. Зубов там было немного; зато общий смрад заглушался сильным запахом водки.

– Надо выполоскать, – сказала Уля. Бродяга беспрекословно прополоскал водкой рот и, чуть отвернувшись, проглотил намешанное. Уля сходила в свою комнату и принесла коробочку с лечебной глиной. Было её немного – на такие вот случаи. В той же коробочке лежало зубное стило.

– Этот? – Она мягко ткнула в зуб тупым концом. Бродяга замычал и цапнул её запястье. Его приятель схватил Папая за руки и вывернул их за спину. Весталка кольнула острым концом стила в десну и обломила жало, убивая нерв. Затем лопаточкой аккуратно замазала дырку. Глины ушло совсем чуть-чуть, ежели что... Пока ещё хватит.

Папай жмурил глаза, в которые затекал пот, но боялся пошевелиться. В его мычании проскользнули нотки облегчения.

– Изо рта будет пахнуть, пока глина всю гадость в себя не превратит. Потом всё.

– Отвалится? – спросил разбойник, глядя на весталку, как на Сварога.

– Нет, что вы. Запах исчезнет. Зуб будет стоять как кость. Ни живой, ни мёртвый. Там кристалл по форме разрастётся. Мы его глиной зовём.

– Дорогая, наверное, штука, – понимающе сказал Папай, держась за щёку ладошкой.

Уля махнула рукой.

– До магических лавок доберёмся – ещё куплю. Тут главное стило правильно поставить.

– Ну, спасибо, сестра. – Папай, которому явно стало лучше, потряс руку Уле обеими ладонями. – Спасибо, сестра. Ежели что...

Вечером эта парочка принесла весталкам котелок какой-то особенной ухи. И уха оказалась отменной.

* * *

Насчет женщин Никита никогда не был аскетом. Наоборот. Но получалось весьма паршиво. Получалось, что при первой возможности он как бы и рад бы, но вот только не было этой возможности. Получался аскетизм против воли.

Внутри бродят гормоны, а вокруг бродят аскеты. А ты должен демонстрировать хорошее воспитание.