Ожог

– Я извиняюсь, здесь цветных обслуживают?

Должно быть, им овладела предшоковая эйфория, и ему казалось, что он в каком-то злачном месте.

Вот я все видел правильно. Отчетливо видел грифона с жилистой голой шеей и с отвратительным красным наростом под клювом. Грифон ничего не ответил истекающему кровью черному ландскнехту. Возможно, он думал, обслуживают ли здесь грифонов.

Я видел немало птиц вокруг. Вдруг шумно пролетела розовая стая фламинго. Куда они летят? Нетрудно догадаться, в детство, в страну филателистов.

Затем на развалинах мусорного коллектора меланхолично появились два прокурора в отставке, птицы марабу.

Чудом уцелевшая в побоище курица-мать Пегги вела высиженных ею крокодилят на вечерние купания.

– Эй, кореш, очухался? – услышал я слабый голос и увидел, что к капоту броневика привалился не кто иной, как Ян Штрудельмахер. – Хочешь хлебнуть? – Закованными в собственные наручники руками он протянул мне бутыль метилового спирта с эмблемой смерти на этикетке.

– Как вы его пьете? – спросил я. – Ведь от него нормальные люди слепнут.

– И мы слепнем, – смиренно улыбнулся Ян. – Но если в него поссышь, пить можно. Слепнешь, конечно, немного, но не совсем, не навсегда. Вот сейчас, например, я тебя вижу.

– Ну, давай. – Я взял у него из рук бутыль и хлебнул. Запах был отвратительный, а вкуса никакого.

– Пей, Генок, и зуб на меня не держи, – сердечно сказал молодой подлец Штрудельмахер.

– Ты хочешь сказать, что мы здесь все свои? Хер тебе! – сказал я, но оторваться от зловонной бутыли уже не мог.

Вдруг кто-то шевельнулся подо мной и недовольно закряхтел:

– Ишь, хлещет! Между прочим, рядом с тобой тоже люди лежат.

Это был Филипп. Я протянул ему бутыль, и он весело заклокотал, сразу позабыв обиду.

Вскоре очнулись и остальные: Тедди, Патрик и шофер Масляное Рыло.

– Сейчас я вам еще метилки приволоку, – изъявил желание Ян Штрудельмахер, упал на землю и довольно быстро покатился к руинам госпиталя.

– Я смотрю, и среди наемных шакалов есть люди, – сказал я, – но вот вы, Теодорус, мне активно не по душе.

– Взаимно, – буркнул тот и бесцеремонно перелез через ногу Патрика.

– Осторожнее, хамюга, – сквозь зубы рявкнул Тандерджет.

– От хамюги слышу, от хамюги слышу, от хамюги слышу, – завизжал старшой, словно торговка битой птицей на Привозе.

Шофер Масляное Рыло блаженно потянулся.

– Кончайте лаяться, мальчики! Сейчас я вам горяченького врежу!

Он включил проигрыватель. Двор огласился бодрящим маршем «Шестнадцать наций» в исполнении «Битлов». Под эти звуки из какой-то дыры вылезли и построились остатки племени пигмеев. Потрясая своим сокрушительным оружием, они продефилировали вокруг помоста своего пропавшего божества. Кажется, они праздновали свою всемирно-историческую победу.

Затем появилось колченогое воинство ООН, еще не вполне оправившееся от наркоза. Они построились вокруг флагштока, к которому подошел профессор Аббас с газетой «Русские ведомости» в руках. Как всегда, при виде такого трогательного международного сотрудничества я расплакался.

– Не плачьте, товарищ Малькольмов, – ободрил меня Аббас. – Лучше послушайте, какие обнадеживающие новости. – Он стал читать газету гулким голосом: – «Прогрессивная общественность мира гневно осуждает бандитское нападение империалистических наймитов на госпиталь Организации Объединенных Наций в Катанге. Рабочие и инженерно-технический состав московской фабрики „Сиу и сыновья“ единодушно клеймят происки сионистской агентуры. Донбасс. Трудящиеся Юзовки, Горловки, Луганска на общегородских митингах единодушно заявляют: руки прочь от пигмеев Метамунгву и других свободолюбивых народов Африки!» Как видите, господин Малькольмов. в вашей стране по-прежнему царит полное единодушие.

– А вы бы как хотели? – с оттенком непонятной гордости пробурчал «старшой» Теодорус. – Единственная нормальная страна.

Подумав, он зааплодировал своими железными ладонями. К аплодисментам тут же присоединились Филипп и Масляное Рыло. Затем явился с аплодисментами и Ян Штрудельмахер. Удивительной цепкости молодой человек полз к броневику, толкая носом здоровенную бутыль метилового спирта и бурно аплодируя, невзирая на наручники. Вскоре весь двор уже, все уцелевшие аплодировали кто чем может, вечер завершился бурными несмолкающими аплодисментами, переходящими в овацию. Последним сдался самый ярый борец против тоталитаризма Патрик Тандерджет. Взметнулись в аплодисменте руки вольнолюбивого баскетболиста.

– Видишь, Патрик, у нас у всех есть что-то общее, – многозначительно сказал ему Штрудельмахер.

– Хуй в кармане, блоха на аркане! – рявкнул в ответ американец на жаргоне университета Беркли.