Ожог

Что там произошло с этой кобылкой или с остальными лошадьми, я так и не узнал, да это меня теперь уже и не интересовало. Удар гнусного Афанасия выбросил Золушку с первого бала на кухню. Все здоровое, спортивное, любовное стремительно унеслось в глубину и застыло там в рамочке, словно небольшая картина, на которую никто не обращает внимания. Я уже хохотал, как безумный, запихивая в глотку Марчелло его японские очки; хохотал, как безумный, увидев на табло сумму своего выигрыша – 2680 рублей 97 копеек; хохотал, как безумный, тиская своего лучшего друга и будущего соавтора, Афанасия; хохотал, как безумный, подлезая к его невесте Зойке-дуре с гнусным предложением; хохотал, как безумный, получив ее согласие; хохотал, как безумный, хлеща коньяк, принесенный мне, триумфатору, из буфета; хохотал, как безумный, направляясь в кассу, окруженный толпой восторженных поклонников; хохотал, как безумный, получая деньги; хохотал, как безумный, засовывая их за пазуху и туго затягивая ремень, чтобы не пропала ни одна копеечка.

– Чтобы не пропала ни одна копеечка, – пояснил я своим поклонникам, хохоча, как безумный.

– Полагается с такого выигрыша дать что-нибудь кассирше, – сказал Марчелло, стараясь сдержать брезгливую гримасу.

– Не дам ни копеечки! – вновь захохотал я, как безумный. – Я ей лучше потом по почте пришлю. Дайте мне ваш адрес, сударыня!

Я посмотрел в окошечко на кассиршу и вскрикнул от радости – это была моя любимая Нина Николаевна из метро. Она смотрела на меня с мягкой осенней улыбкой и узнавала, узнавала меня, моя прелесть.

– Здравствуйте, Сергей Владимирович, – сказала она своим милым голосом, и хотя назвала она другое имя, но обращалась-то она ко мне, именно.

– Почему же вы не в метро, Ниночка? – вскричал я.

– Здесь работа интереснее, – смущенно пояснила она, – более творческая.

– Понимаю, понимаю, – торопливо закивал я. – Значит, живы, значит, не умерли, значит, ложь…

Рука моя потянулась за пазуху, но почему-то остановилась.

– Вам деньги нужны, Нина Николаевна?

– Как хотите, Сергей Владимирович…

– Я вам все-таки по почте пришлю. Дайте мне, пожалуйста, ваш адрес.

– Мой адрес всегда «до востребования, Главпочтамт». Вы мне денег не присылайте, если не хочется, а лучше просто напишите, когда выпишетесь из больницы.

– Да я в больницу и не собираюсь, Нина Николаевна!

– Вот и хорошо, я очень рада, – тихо улыбнулась она и склонилась к своим бумажкам, начала что-то подсчитывать. – На все воля Божия, – еле слышно произнесла она, и я вдруг с ослепительной ясностью понял, что она имеет в виду не слепую судьбу, а живого и умного Бога.

Да что это со мной? До какой низости я скатился? Давно ли я пью? Давно ли я стою босыми ногами на полу с кучей липких денег за пазухой?

Окошечко закрылось овальным щитком, а на плечи мне бросилась с разгона резиновыми титьками Зойка-дура.

– Говорят, что кто-то еще сыграл твою комбинацию! – завизжала она. – Иначе ты получил бы больше пяти кусков!

Конечно, я знал, что он где-то здесь, неизвестный друг, и не очень удивился, когда в кассовом зале снова взлетели к потолку восторженные вопли. В зал над головами толпы вплывали черные ступни сорок шестого калибра. Неизвестный друг, второй триумфатор, оказался профессором Патриком Тандерджетом, gonoris causa Оксфорда и Праги. Какая радость – мы снова нашли друг друга!

– Сегодня босым везет, – говорили вокруг. – Два психа бежали из Кащенки.

Патрик выиграл точно такую же сумму, как и я, 2680 рублей 97 копеек, и, по моему примеру, засунул всю кучу себе за пазуху. Мы заплакали от счастья и обнялись, прижались друг к другу своими деньгами.

На улице Патрик поинтересовался, где находится ближайшее отделение милиции.

– Я хочу попросить в Москве политического убежища, – пояснил он. – Мне нравится этот уголок земли.

Тут на него навалился, раскручивая в разные стороны лукавые глазища, любимец столицы Алик Неяркий.

– Вуд ю лайк одну бабешку? Я тебе, Патуля, вумен нашел, закачаешься! Все умеет, олл кайндс оф лав, зуб даю!

– Сейчас не до баб! Я на пороге поступка! Прославлюсь по телевиденью, головой вниз с Останкинской башни! Эксгибиционизм старого американского стукача! Много лет я стучал в ФБР на своих друзей Эдварда Олби, Джона Ап-дайка, Арта Бухвальда и Боба Хоу для того, чтобы получить разрешение на выезд в мир социализма! Где тут милиция?

– Вот она, милиция, – сказал Алик Неяркий и показал удостоверение старшего лейтенанта МВД.

Американец закружился вокруг фонарного столба.

– Гой ты, Русь моя, родина кроткая! – кричал он. – Мосты, мосты, наведем мосты! Наведем, а потом сожжем мосты и корабли!

Между тем Зойка-дура и Афанасий Восемь На Семь все носились вокруг ипподрома, собирая гостей. Набралось вроде бы человек сто и отправились в такси и левых машинах куда-то вроде бы в Измайлово, или в Чертаново, или в Хорошово, а может быть, и в Черкизово… О эти красные деревеньки боярина Кучки, сколько похабели вершилось на ваших холмах еще с тех времен, когда рыскал здесь пес– выжлец и бесчинствовала древнейшая русская нимфоманка, княгиня Улита!