Ожоги сердца (сборник)

«1. Бударных Николай Павлович,

2. Бударных Емельян Павлович,

3. Богданов Александр Матвеевич,

4. Богданов Петр Иванович,

5. Бондарев Михаил Николаевич,

6. Бондарев Николай Афанасьевич,

7. Бочарников Петр Григорьевич,

8. Бочарников Иван Сафронович».

А вот отец и сын рядом, и похоронены в одной братской могиле на Северном Донце:

«9. Болобуев Федор Афанасьевич,

10. Болобуев Гавриил Федорович,

11. Головинский Александр Григорьевич».

…Это имя воскресило в моей памяти летучее собрание комсомольцев Листвянки на полевом стане. Хотели вынести выговор комсомольцу Головинскому за то, что в горячую пору затевает свадьбу. И уже собрались голосовать.

— Стойте, погодите! — раздался звонкий девичий голос. — Не голосуйте. Мы уже в сельсовете расписались, а свадьбу сыграем после уборочной. Так, Саша, или не так?

— Так, — согласился виновник собрания, хотя до появления шустрой чернобровой Тани твердил: «Не могу, условились на завтрашнее воскресенье. И бычка закололи».

А дальше в моих глазах зарябило:

«12. Гончаров Павел Васильевич,

13. Гончаров Игнат Васильевич,

14. Гончаров Михаил Васильевич,

15. Гончаров Антон Васильевич».

…Четыре сына Василия Максимовича Гончарова, которого тоже нет в живых. Так сказали мне в райвоенкомате при вручении списка.

А перед глазами — четыре сосенки, на которых имена братьев Гончаровых…

Я опустился на колени перед этими деревцами и заговорил с ними, как это делают старожилы эвенкийских племен на таежном Васюгане, которые до сих пор убеждены, что дух умершего не оставляет живых бесследно, он переселяется в дерево, под которым покоится прах, помогает помнить о традициях племени, подсказывает молодым, как вести счет годам, предупреждает о перемене погоды, ориентирует по сторонам света. Дерево чувствует приближение к нему добрых и злых людей, с ним можно разговаривать, делиться думами, заботами, радостями, и на все это оно отвечает то нежным шелестом хвои, то грустной тишиной…

Разумеется, я не верю в духов, вселяющихся в деревья, но когда склонился перед сосенками с именами братьев Гончаровых, мне показалось, что в эту минуту на них заискрились слезинки прозрачной смолы, заискрились блеском янтаря приветливо и грустно.

— Где же вы сложили свои головы, герои?

Павел Васильевич погиб под Москвой в декабре сорок первого, Игнат Васильевич и Михаил Васильевич в октябре сорок второго под Сталинградом, Антон Васильевич в сорок пятом под Берлином…

Так застолбила дорогу Победы от Москвы до Берлина семья листвянского колхозника Василия Гончарова. Над могилами павших под Москвой, Сталинградом и Берлином стоят памятники. На них среди других имен имена братьев Гончаровых, а здесь, в Листвянке, их увековечили живые деревья. И вместе с ростом этих деревьев будет все глубже и глубже укореняться в сердцах и сознании новых поколений листвянцев, не знающих старения и усталости, память о погибших на войне земляках, расти и крепнуть любовь и преданность Родине, во имя которой отдали свои жизни братья Гончаровы, сыновья Михаила Ильенко — Петр, Иван, Илья, Павел, Сергей, обозначенные в списке под номерами с 21-го по 25-й, и пятеро Черкашиных — Гавриил, Сергей, Василий, Михаил, Андрей.

Дочитываю список листвянцев, погибших на фронтах Великой Отечественной войны:

«43. Шевцов Николай Иванович,

44. Шкевидов Андрей Михайлович».

Подумать только, из деревеньки в пятьдесят дворов война выхватила безвозвратно сорок четыре земледельца. Сорок четыре, да каких…

— Как же выжила без них Листвянка?

— Восполнить такой урон хлеборобов и за десять лет Листвянка не смогла. И когда довоенные дети стали взрослыми, только тогда открылась возможность возродить хозяйство, преобразить Листвянку…

Так объяснили мне сорокалетний председатель колхоза Николай Иванович Сицуков и председатель сельсовета Федор Михайлович Равцов, среднего роста, смугловатый сибиряк, рожденный тоже накануне войны.

Беседуя с ними о прошлой и сегодняшней Листвянке, я, естественно, не мог обойти очень важную, на мой взгляд, проблему нашего времени — рождаемость. И тут же получил весьма интересную справку.

— До семьдесят четвертого года, — сказал председатель сельсовета, — рождаемость в Листвянке горько вспомнить: в три года один ребенок. А вот с семьдесят четвертого по сентябрь восьмидесятого — пятьдесят пять новорожденных. Наиболее «урожайными» были годы семьдесят шестой — десять новорожденных — и семьдесят девятый — девять. Детской смертности не было! За эти же годы зарегистрировано более тридцати браков.

— А разводов? — спросил я.