Ожоги сердца

И далее он рассказал о своих сомнениях. Признался, как его осмеяли девушки. Напомнил главному инженеру, как был ослеплен световой пылью трех схем вычислительного центра в Турине — вдруг выбор сделан ошибочно? Не утаил и своих прежних дум о полигоне «пыток», о суровости и мягкости, которые как-то уживаются в одном человеке — главном инженере завода, но теперь готов сказать о нем иначе…

— Вот этого прошу не делать, — возразил Артемьев, — боюсь поспешной аттестации на Знак качества, хотя готов заметить, что в Туринском вычислительном центре мы не выбирали, а отключали непригодные для нас схемы. Ошибки не могло быть. И конвейер остановился вчера по иной причине. Что касается «суровости» и «мягкости», то эти два Артемьевых обязывают главного инженера строго следить за собой. Спасибо за откровенность, за сегодняшнюю инициативу… А на девушек злиться не надо, они у нас красивые, умные, веселые и хорошо работают.

— Утомительно однообразная у них работа, — заметил Василий с оттенком сожаления в голосе.

— Сидеть без дела в одной позе тоже утомительно, — ответил главный инженер, и мягкость его взгляда стала пропадать. — Нет работы без напряжения физических и умственных сил. «Труд не может стать игрой». Об этом еще Маркс предупреждал. Плата за труд потому и называется так, что ее надо заработать. Я против тех, кто получает деньги за присутствие на работе… Нет труда без творчества. И сборщикам на нашем конвейере, в отличие от туринских и фордовских, созданы условия для повышения профессионального мастерства, для роста, для взаимного обогащения опытом. Они могут и должны уходить от монотонности путем подмены друг друга внутри экипажа, а затем переходить целыми бригадами с одной операции на другую. Изнурение… — Главный инженер помолчал, взгляд его показался Василию усталым. — Впрочем, ты жалеешь девушек, а сам на утомление не жалуешься.

— Спать хочу, — признался Василий.

— Меня тоже всю ночь что-то тревожило… Поедем вместе в Росинку, к электромонтажникам. Там воздух! Три часа сна — и усталости как не бывало.

По дороге в Росинку — так называется зона отдыха с коттеджами на острове, что зеленеет ниже плотины гидростанции, — главный инженер заговорил о двух книгах, которые прочитал недавно. Та и другая о жизни инженеров. Удивительно, до чего книги похожи! И грани сюжета смыкаются, будто авторы под диктовку одного творческого бога записывали одновременно одно и то же.

— Выходит, писатели прислушиваются к богу, — сквозь дрему попытался уточнить Василий.

— Бог, по Библии, — творец. Но тут, как видно, один записывал, другой добросовестно переписывал, хотя живут в разных концах континента.

— Но вы сами говорили: научно-техническая революция охватила весь мир.

— Говорил, — подтвердил главный инженер, — однако это не значит, что она везде проходит под знаком социального прогресса…

Сквозь дрему до Василия доходили какие-то слова, фразы, смысл которых сводился к тому, что в книгах, в кино, на сценах театров люди без конца конфликтуют, подозревают один другого в стяжательстве, в корысти, в ловкачестве, будто вся действительность, вся красота жизни соткана из непримиримости.

— …Я не отвергаю различия между добром и злом, не собираюсь замазывать противоречия, но меня не надо учить драться… Драться умеют даже воробьи. Мудрость нашего времени, пожалуй, состоит в том, чтобы люди утверждали себя добрыми делами. Ведь мы идем туда, где будет царствовать не зло, а добро, доверие. Не бойся, Ярцев, доброты…

Неужели это главный инженер так осуждает современных романистов, драматургов, кинорежиссеров? Наверное, он. Артемьев за рулем, ему нельзя дремать, нельзя, нельзя, нельзя… И вдруг Василий четко услышал мягкий голос главного инженера:

— Не трогайте, не трогайте его. Принесите подушку, пусть спит…

Ярцев попытался открыть глаза, но это ему не удалось — он безмятежно спал. Только вскоре злые языки истолковали все по-своему: Ярцев был беспробудно пьян, его даже из машины не могли вытянуть…

Глава одиннадцатая „НЕВОЗМУТИМОСТЬ“

Приложение к девятой тетради

1

Порой казалось, что Ярцев потерял способность радоваться или огорчаться. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он от природы невозмутимый человек. Кричи на него, топай ногами, смейся над ним — бровью не поведет.

— Хоть кол на голове теши. Увалень, и все тут, — говорил о нем Рустам Абсолямов и подтверждал свои выводы конкретными примерами.

…Пошли они как-то вдвоем на футбольный матч между командами московских строителей и местного завода «Химик». На центральной трибуне им достались разные места: Рустам сидел за Василием, на ряд выше. Справа от Рустама устроился неистовый болельщик «Химика». Казалось, не футболисты гоняют мяч по полю, а он, этот болельщик: свистит, кричит, дергается, носок его модного ботинка впивается в спину Ярцева, когда мяч летит мимо ворот строителей. Ярцев терпеливо переносил все, следил за игрой неподвижно. Болельщик увидел в нем неуязвимого противника: