Озябшие странники

— Однако, — задумался он, — багаж может и потеряться… а мне в первый же день понадобятся альбом для набросков, фотоаппарат, очки и, конечно же, талес с тфиллином… По карманам это не расфасуешь… Вот что: мы купим мне сумку через плечо, в которую я и сложу самые необходимые вещи.

Так мы и сделали. Сумку купили отличную, кожаную, удобную… и недешевую, светлая ей память!

Нас обворовали ровно через десять минут после прибытия в Рим.

Кстати, гостиницу — в десяти минутах ходьбы от вокзала — тоже выбрал Боря, и тоже руководствуясь соображениями охранного порядка.

— Воруют, в основном, на вокзалах, — рассуждал он, — как раз тогда, когда обезумевшие туристы бегают в поисках окошка информации, чтобы узнать, на каком автобусе куда проехать… А нам все заранее известно! Мы немедленно покидаем вокзальную клоаку и, любуясь красотами улиц и площадей, прогулочным шагом за десять минут доходим до гостиницы.

Собственно, так все и было… Почти.

Любуясь красотами улиц и площадей, мы дотащились, обливаясь потом, до виа Национале и ползли, считая номера домов.

— Вот! Номер тринадцать! — воскликнула я, и тут передо мной внезапно из ниоткуда возник чернявый и явно опустившийся тип, такой средиземноморский Коровьев, совал в лицо какие-то засаленные бумажки и что-то спрашивал — на неясном языке. Я досадливо отмахнулась от него и устремилась к дверям гостиницы. И сразу услышала за своей спиной верещанье и женские вопли:

— Синьоре — синьоре — синьоре — синьоре!

Оборачиваюсь: две явно таиландского вида женщины цепляются с обеих сторон за моего мужа, размахивают свободными руками — которых у каждой, похоже, по шесть, как у Шивы, — верещат и указывают куда-то вдоль по Питерской. Боря, отрешенный, с гипсовым каким-то лицом, смотрит с гуманитарным, я бы сказала, интересом в указанном таиландскими гуриями направлении…

— Где твоя сумка? — спрашиваю я, понимая, что и это уже вопрос скорее гуманитарный.

А между тем ему явно предлагают погнаться за вором и даже указывают — куда. И он вяло бежит, понимая, что у преступника неизмеримо больше шансов уклониться от этой встречи. На углу, от лотка с фруктами, нам энергично машет лоточник, похожий на всех комедийных героев Феллини, вместе взятых. Он тоже указывает пальцем направление — куда бежать, лупит себя по лысине, воздевает короткие ручки и, оперно закатывая глаза, кричит:

— Арабо! Арабо! Бас-тар-до!! Каналья!!

И я с изумлением обнаруживаю, что отлично понимаю по-итальянски.

Далее нам, судя по всему, советуют обратиться в полицию, во всяком случае, «полисие» и «карабинери» порхают в воздухе. Но я вдруг понимаю, что не могу ни по-итальянски, ни по-английски сказать: «Нас обокрали». Могу на иврите, например. Ну, и по-русски.

— Ладно, пойдем, — говорю я мужу, беру его за руку и веду к двери гостиницы.

— Я ничего не помню… — бормочет он. — Ты мне веришь? Меня загипнотизировали… я был без сознания… какая-то бумажка в лицо… и все. Ничего не помню… Очнулся от крика…

Мы регистрируемся, поднимаемся в свой замечательный двухэтажный номер… но все отравлено, испоганено, оплевано. Мы фраера, фраера, так нам и надо, что нас обокрали. К тому же выясняется, что самой большой потерей стали для нас не очки, не фотоаппарат, не альбом с фломастерами — все это можно купить, — а талес и тфиллин, которые поди достань в этом воровском, проклятом (уже проклятом!) городе, и к тому же покупка всего нового влетит нам долларов в восемьсот. Точка.

— Послушай, — говорю я мужу, — в конце концов, отдай должное их профессионализму. Да, тебя обокрали, но с каким артистизмом, черт возьми, с каким изяществом!

Но Боря безутешен, безутешен. К тому же он немедленно придумывает себе какую-то вину, за которую высшие силы отобрали у него возможность молиться по-человечески, то есть по всем правилам ортодоксального иудаизма. Он уже видит во всем грозное предупреждение, руку провидения и еще черт-те чьи грозные конечности и черт-те какие по отношению к нам намерения.

— Знаешь что, — говорю я решительно, — взгляни, в конце концов, на дело иначе: представь себе несчастных арабов-палестинцев, бежавших из проклятого Израиля от проклятых евреев в культурную европейскую страну с тем, чтобы спокойно обворовывать культурных туристов. Здесь они видят двух приличных на вид людей, крадут приличную на вид сумку, прилагая к этому весь свой талант и вдохновение, подвергая, между прочим, себя опасности. Убегают с этой сумкой в укромное убежище, открывают ее… — и что видят?!

— Что? — переспросил Боря, впервые испытывая интерес к моим доводам.

— Молитвенные принадлежности религиозного еврея!

И все-таки, несмотря на огорчительную первую встречу, Рим пробился к нам, вернее, мы к нему пробились, к Риму, — теплому, шумному, охристо-терракотово-обшарпанному. К уютному городу, над которым раскинуты зонты гигантских пиний.