Озябшие странники

Я взглянула ему в глаза. Сразу все вспомнила, от чего уже отвыкла: остановку троллейбуса на улице Милашенкова, всю обклеенную воззваниями «Памяти», газетенку «Пульс Тушино», чугунные лица таможенников в Шереметьеве.

— Это значит, — сказала я вежливо, — что мы себя помним пять тысяч семьсот пятьдесят три года, а вы себя — только тысяча девятьсот девяносто три… И то — не вы, а Европа, и опять-таки не без нашего участия.

И — мысленно — сама от себя отшатнулась, будто со стороны услышала свой голос: «вы», «мы»… Это я-то, пишущая, думающая, дышащая по-русски!.. Казалось: проведу рукой по грудной клетке и нащупаю шов, грубый, незарубцевавшийся, коллоидный безобразный шов на моем, рассеченном надвое, естестве…

Словом, в тот раз из Москвы я бежала, как Наполеон в снегу — увязая по колено, по пояс в своих обидах, неутоленной горечи, отчужденная, неприкаянная — и не прислоненная ни к кому, ни к чему.

(Собственно, чувство как для еврея, так и для писателя привычное).

Ну и вот, спустя четыре года звонят из одного серьезного учреждения, предлагают на этот раз поехать выступать в Россию и Украину, как обычно я разъезжаю по другим странам.

Я задумалась, честно говоря. По другим-то странам я разъезжаю, как офеня — с котомками, груженными книгами, пользуясь полной и абсолютной свободой слова — как печатного, так и непечатного.

Хоть и сама себя оплатчик, зато сама себе ответчик, сама себе хозяин, сама себе бурлак. Как говорится — «не мята, не клята…».

А тут — кто их знает, стелют-то мягко… Только не люблю я все эти государственные конторы независимо от страны проживания.

Пока раздумывала — ко мне прицепилась Кларочка Эльберт, директор Иерусалимской русской библиотеки. Мась, говорит, возьми меня с собой. Я тебя не обременю, я тебя слушаться буду. Мы, говорит, там с тобой прорву дел провернем!

Знаю я ее прорву дел. Будет как одержимая отовсюду книги собирать для своей библиотеки — с населения, с библиотек, с организаций, с издательств. Ведь именно так она насобирала свою, уже знаменитую, Иерусалимскую русскую библиотеку. Никто ей отказать не может.

Как там у Булгакова? — «Пусть Бегемота посылают, он обаятельный…»

Кларик, вообще-то, как у меня уже воспето в романе, — дама очаровательная и даже обольстительная, но после тяжелой болезни плохо слышит.

Эта якобы незащищенность и хрупкость призваны скрывать то очевидное для всех обстоятельство, что Клара — человек государственного ума и выдающихся дипломатических качеств, словом — деятель международного масштаба.

К тому же как попутчик и компаньон она совершенно необременительна: никогда не будет качать права по пустякам — скажем, спорить, каким транспортом или какой дорогой куда добираться. Она предпочитает во всем вам довериться. Никогда не станет спорить, что готовить на завтрак и какой чай выбрать. Наоборот: предоставит вам возможность налить ей чай, положить на свой вкус сахар и размешать ложечкой.

— Я, пожалуй, отдам тебе Кларины документы, — сказал мне ее муж Коля в аэропорту, — она обязательно потеряет. И вообще, присматривай там за ней.

Как-то так само собой вышло, что я стала техническим директором концессии. Клара — ее летучим ангелом. Сиреной, какие украшали когда-то носы кораблей.

Перед поездкой, дней за пять, нас вызвали проинструктировать.

Учреждение, повторяю, серьезное. Когда-то организация засекреченная, ну, а теперь — чего там секретить? Но у них, видать, все еще не перестроились.

Инструктировали нас в трех кабинетах. В первом сидела девчонка, лет двадцати трех, офицер госбезопасности.

Мы чинно уселись, я — справа от Кларика, потому что правым ухом она все-таки что-то слышит, когда движением мизинца вкручивает слуховой аппарат.

— Мне не надо вам рассказывать, — начала девочка-офицер, — в какую опасную, тяжелую страну вы едете. Для собственной безопасности вы должны запомнить несколько жестких правил поведения: прежде всего, в первое подъехавшее такси не садиться, садиться во второе.

Я посмотрела на Клару: она сидела с кротким видом. Я люблю смотреть на нее, когда у нее отрешенное выражение лица. Ни за что не скажешь, что в этот момент она прикидывает, не убрать ли директора Форума с занимаемой им должности.

— Видишь ли, мотэк, — говорю я девочке-офицеру, — я, вообще-то, родилась в этой опасной тяжелой стране, и на моей памяти — первое такси там может проехать в десять утра, а второе — в десять вечера.

— Во-вторых, — продолжала та, не обращая на меня внимания, — вы, наверное, захотите навестить каких-то там друзей или родственников?.. (Она сказала небрежно по-русски — «дачи-шмачи».) Так вот, если вы куда-то собрались, вы должны связаться с посольством Израиля и сообщить, куда едете. Потому что, если случится нечто непредвиденное, вы знаете, как Израиль трепетно относится к вопросу перевоза останков на родину.

Тут Кларик встрепенулась и спрашивает меня:

— Чьих останков, мась? Чьих это останков?

Я отмахнулась, говорю — расслабься, не дождутся.

А девочка-офицер продолжает инструктаж.