Озма

— Ну, во-первых, я никого ещё не обрёк на голодную смерть. А во-вторых, кому ты это рассказываешь? Я того режиссёра встречал на Земле, когда ездил в Аргентину. Только я тогда не понял, что он с Найды. Он сбежал, когда понял, что больше ни на что не способен. А кошке наказал распустить по свету эту жуткую легенду. Только я тогда подумал, что про кошку он присочинил. А правда в этой истории только то, что актёры и в самом деле пугали продавцов. Так что нету никакого Картофельного Духа и никогда не было!

Тут незаметно подошла их очередь.

…Но Дух всё же существовал. Хотя и не совершал приписываемого ему злодеяния. Он вылез из картошки, когда Идолище начало её мыть, и предстал перед «Алехандро-без-мыши». Разговор Картофельный Дух начал с угроз, но они не произвели ни малейшего впечатления. Тогда Дух сразу присмирел, попросил прощения и высказал настоящую цель своего появления, спросив жалобно:

— А можно с вами? — как говорят дети, когда хотят быть принятыми в игру.

И Расщепей разрешил ему остаться, обещав дать роль в следующей картине.

Дух оказался славным существом, хоть и любил иногда кого-нибудь попугать. Он стал добрым другом Флоренс, Идолища и Озмы. Причём последней оказывал большую услугу, перенося её с места на место и экономя тем самым уйму времени.

* * *

Шла репетиция той сцены, когда Алехандро обращается с речью к собравшимся у замка ламанчцам, призывая их к восстанию. Нет, Расщепей ещё не разделался со «Стерлядью», но время поджимало, и он снова начал играть. Руководить съёмками пока продолжала Озма. Отчим хотел устроить ей что-то вроде экзамена на режиссёра. Он ей так и сказал:

— Пока что я твой подчинённый. Можешь на меня кричать, если я это заслужу.

Итак, репетировали одну из узловых сцен фильма. Вот что пишет об этой речи Секретерес: «Да, мыши уже открыли глаза народу, но народ ещё не был един. Нужно было зажечь все сердца одним порывом, развеять все сомнения. И это сделал своей речью Алехандро».

Об агитации ламанчцев мышами, об этой важной подготовительной работе, великий писатель говорит всего одной фразой. Поэтому и в фильме эти сцены занимали мало места и даже шли без звука. Три одинаковых коротеньких эпизода, снятых в разных концах страны. Прибегает мышь, о чём-то говорит ламанчцам, а те, с просветлёнными лицами, кивают головами… Их были миллионы, таких звеньев великой цепи, и миллионы храбрых мышей ковали их…

А Расщепей был великолепен, когда спаивал все звенья воедино. Горячие слова шли, казалось, прямо из сердца. Он бы, конечно, без грима, но глаза его так сияли, что нетрудно было поверить: он и в самом деле помолодел на двадцать лет, став ровесником своему герою. И надо сказать, что не так это было и трудно Александру Дмитриевичу. Всё же за плечами осталась гражданская и, совсем недавно, почти такая же речь под стенами Изумрудного города…

Озма, да и все присутствующие поверили в реальность происходящего, просто забыли, на каком свете находятся. Одна только Адальжиза не прониклась и портила всю сцену. Лицо её так и говорило: «Да что вы его, дурака, слушаете? Смотрите лучше на меня!» Этого-то околдованная Озма не заметила. А Расщепей заметил, и девушке потом здорово влетело от него за невнимательность. Озма не стала оправдываться, только головой покачала: дескать, сами виноваты, волшебник Сан-Дмич!

* * *

Наконец Расщепей разделался со «Стерлядью». Озма из полновластной хозяйки снова превратилась в робкую школьницу. Дошло дело до сцен с её участием. Господи, как она волновалась перед первой репетицией! Но стоило начать, как всё прошло. То ли действовало «синее волшебство» Расщепеевых глаз. То ли сказалось то, что Хуана Вальеха была и осталась Озминым идеалом. Но девушка полностью перевоплотилась в любимую героиню. И когда всё закончилось, увидела редкостную картину: Расщепей в ауте. Он честно пытался её не перехвалить. Но ничего не получалось…

История рода Дораэмон-Расщепеев

Возгордилась ли Озма, слушая поздравления друзей, видя, как Адальжиза скрипит зубами от злости? Если да, то по девушке не скажешь. Она по-прежнему тиха и скромна, по-прежнему рада помочь. И, как в начале съёмок, по-прежнему на кухонном окне, стоит ему запотеть, одна из нескольких рук выводит большими буквами: «УРА РАСЩЕПЕЮ!» Хотя Флоренс, Идолище и Дух не прочь писать: «Ура Озме!», она сама настаивает на старой традиции. Александр Дмитриевич порой сердится, демонстративно стирает надпись, но она неизменно появляется снова. Падчерица так и сказала режиссёру:

— Нет, Сан-Дмич, вы эту надпись никогда не выведете! Вас все любят — вы, наверное, Дораэмон! — это она вспомнила нелепый японский мультфильм, где в начале каждой серии поют: «Все любят Дораэмон».

— Ну, я не уверен, что все меня любят, но, надо тебе сказать, я и в самом деле до какой-то степени Дораэмон.

— Ой, как это?

— Очень просто. Слушай.