Озомена

– Да, мамочка. – Она закрывает глаза и думает, что уж лучше б ехала на заднем сиденье – это ее обычное место, для нее и Мбу. Однажды они на пару расковыряли дырку в чехле, случайно прожженную папиной сигаретой. Но потом Мбу стала уже достаточно большой, чтобы сидеть спереди. Озомена с завистью думает о том, что сейчас козырек машины замечательно защищал бы лицо сестры от солнца.

Пропасть между сестрами постепенно расширялась, а когда Мбу перешла в среднюю школу, то уж совсем внаглую начала злоупотреблять своим старшинством. Теперь она зовет Озомену «ребенком» и наслаждается своими женскими секретиками. Да что там говорить – они стали почти чужими: одна только командует, а вторая ропщет, но подчиняется. Озомену просто бесит, что Мбу стала косить под маму, требуя к себе такого же уважения. И всего-то потому, что она немного старше и уже находится на пороге женственности. Она даже три раза посылала Озомену за гигиеническими прокладками. В ярких желтых упаковках и толстые, как хлебные буханки, они предательски просвечивали даже через черный пакет. Каждый такой поход в аптеку превращался в настоящую муку: Озомена сжималась под пристальными взглядами прохожих, потому что содержимое черного пакета кричало всему миру о вступлении в половую зрелость, которая к ней не имела никакого отношения.

Но сейчас Озомена жалеет, что Мбу не поехала с ними, потому что теперь все внимание было обращено только на нее саму.

– А ну-ка прочитай мне таблицу умножения числа двенадцать, – требует Приска, и ответ отскакивает от зубов Озомены:

– Двенадцать на один будет двенадцать, двенадцать на два – двадцать четыре, двенадцать на три – тридцать шесть, двенадцать на четыре – сорок восемь, двенадцать на пять – шестьдесят… – Озомена сбивается, начинает паниковать, но затем продолжает: – Двенадцать на семь – восемьдесят четыре… – Фу, аж вспотела от старания.

– Отвечай бойче, – говорит Приска и два раза сигналит нерадивому водителю, бросая на него сердитые взгляды. – Ты слишком долго думаешь. Сколько будет двенадцать умножить на тринадцать?

– Ммм… – мямлит Озомена, а потом выпаливает: – Сто пятьдесят шесть.

– Может, тебе и впрямь стоило остаться на второй год, – бросает Приска, и от этих слов в горле девочки застревает ком.

От свободы ее отделяет всего лишь один несчастный балл. На общих вступительных она набрала двадцать девять баллов, недобрав всего лишь один. А это значит, что придется идти в шестой класс начальной школы, хотя все учителя полагали, что после пятого класса она точно перейдет в среднюю школу. Для объявления результатов в кабинет директора позвали самых лучших учениц. Озомена до сих пор помнит этот неприятный привкус во рту, привкус поражения, когда ее учительница мадам Озиома удивленно ахнула и вышла в коридор, чтобы вытереть глаза платочком.

– Не расстраивайся, огбо м,[8] – сказала она позднее. – Подумаешь, один балл! – Мадам Озиома звала Озомену «тезкой», потому что сокращенное имя обеих было Озо. – Если б не все эти события в вашей семье… Что можно требовать от ребенка, когда такое творится? Один балл – это ерунда. Ты очень умная девочка.

И если бы Приску не уговорили отправить дочь в частную среднюю школу, Озомена автоматически осталась бы доучиваться еще год в начальной.

Что ее ждет вместо долгих и теплых прощаний с учителями и друзьями? Да, что будет, если она там останется?

В нее опять будут тыкать пальцем, и мало кто посочувствует.

Снова сплетни и издевки.

Нет, она должна сдать экзамен в эту частную школу.

Приска вставляет кассету в плеер и включает его, сквозь динамики прорывается густой баритон Джима Ривза[9]. Приска тут же вытаскивает кассету обратно, опускает свободной рукой окно и сердито выкидывает кассету на пыльную дорогу. Озомена скрипит зубами: это же папино.

На небе ни облачка – лишь неумолимая веселая синева, переполняющая Озомену страхом. Она поворачивается к окну и видит в нем свое отражение. Машина то ненадолго ныряет в тень деревьев, то снова вылетает на солнце. Через десять месяцев – президентские выборы, и повсюду билборды и постеры – на деревьях, на воротах, на стенах домов, даже несмотря на предупредительные надписи кроваво-красной краской «Просьба не расклеивать рекламу». Избирательная кампания в самом разгаре, и кандидаты используют каждый дюйм пространства, включая автобусы и придорожные ларьки. Но иные торговцы срывают постеры и заворачивают в них свою продукцию, кладут на ящики, чтобы присесть, а из больших плакатов сооружают навесы от солнца, рискуя быть избитыми головорезами от той или иной партии.

Озомена едет и отдувается, ее нос и лоб уже стали липкими от пота. Она достает из кармана школьной юбки носовой платок и промокает им лицо. Вернув платок на место, она пытается сдвинуть юбку пониже: резинка сильно впивается в живот, а это все равно что пытаться выдавить из закрытого тюбика зубную пасту. Озомена так бы хотела носить новую, более взрослую форму. И избавиться от этих косичек патево[10], что начинаются от челки и заканчиваются возле правой щеки. Она им что, маленькая?