Озорство

Мейер подошел к телефону, набрал номер Отдела розыска без вести пропавших и попросил пригласить к аппарату Гастингса, детектива, с которым он разговаривал утром. За его спиной Карелла расспрашивал гаитянина по-итальянски, Хейз — по-испански, а Браун упрашивал сержанта отряда патрульных поискать среди его подчиненных человека, говорящего по-французски.

— Гастингс, — услышал наконец Мейер голос из трубки.

— Это Мейер из 87-го участка. Я вам уже звонил сегодня утром. Около восьми. Помните? Спрашивал, есть ли у вас какие-нибудь данные на Джона Доу[12], называющего себя Чарли. Это парень...

— В такую рань я собственное имя едва помню, — сообщил Гастингс.

— Старик примерно 75 лет от роду, помните, мы говорили о нем?

— А, так что нам о нем известно? К нам пока не поступило никаких сведений о людях но имени Чарли.

— Вы тогда еще как-то выразились насчет эпидемии.

Помните?

— Ничего не помню.

— Что вы хотели этим сказать? Насчет эпидемии?

— Понятия не имею.

— Почему вы употребили слово «эпидемия»?

— Наверное, потому, что это уже стало эпидемическим явлением. Иногда мне кажется, что все жители нашего проклятого города постепенно исчезнут с лица земли.

— Когда я вам сказал, что этому парню Чарли приблизительно 75 лет, вы взорвались: «Что за чертова эпидемия!»

Вспоминаете?

— Смутно.

— Почему вы так сказали? У вас есть другой 75-летний Джон Доу?

— Да, да, вспомнил наконец.

— Другого Джона Доу?

— Некую Джейн Доу.

— А это кто такая?

— Патрульные из 86-го нашли эту старушку в зале ожидания железнодорожной станции «Уитком-Авеню» и отвезли ее в Неотложку. Врач из этой больницы спрашивал у меня, есть ли у нас какие-нибудь сведения о ней.

— Когда это было?

— Кажется, рано утром в четверг. Все начинают утро с телефонных звонков. С чего бы это? Я только начал пить кофе, а тут телефон зазвонил как бешеный.

— Значит, в четверг на помойку выбросили старушку, а сегодня — беднягу Чарли. Так вот что вы имели в виду, говоря об эпидемии?

— Вышвыривание стариков на помойку. Да. А без вести пропавшие — это наша постоянная эпидемия. Ей конца-края не будет.

— Не помните, с кем вы разговаривали в Неотложке?

— Вы мне голову прогрызли. Хватит об этом, — отрезал Гастингс.

* * *

Этим утром в одиннадцать пятнадцать в приемном покое Старой Неотложки было только три пациента. Беременная женщина, которую столкнул с лестницы ее любовник, и двое наркоманов, потребителей героина, отравившихся плохо очищенным зельем, которое привезли из Азии и Колумбии. В наше время ни один уличный торговец не продаст вам хорошо очищенный наркотик. Пока зелье дойдет до наркомана, не один посредник нагреет на нем руки. Эти двое старых приятелей по игле, страдавшие теперь в приемном покое, ввели себе в вены несравненно более сильный наркотик, чем те препараты, которые потребляют двести тысяч городских любителей героина. Когда они наконец сообразили вызвать скорую помощь, один из них уже посинел. Старший дежурный врач оставил их на попечение опытных врачей-индийцев и вместе с Мейером поднялся по лестнице на второй этаж.

Там в палате лежала старушка, которую два дня назад привезли в Неотложку. Старший дежурный врач намеревался отправиться в Мэн завтра днем в четыре часа. Задолго до того, как в больницу хлынет многократно увеличивающийся в конце рабочей недели поток искромсанных и кровоточащих тел пострадавших. А тут еще подвернулся детектив, который ни с того ни с сего заинтересовался старушенцией и, возможно, поможет установить ее личность. Черт бы ее побрал.

— Она все время вспоминает какую-то Полли, — сказал старший дежурный врач. — Но, по ее словам, дочерей у нее нет. Отсюда мы сделали вывод, что Полли — наверное, сиделка. Со старухиной одежды спороты все метки. По ним можно было бы найти частную лечебницу или богадельню, где она жила. Вы меня понимаете?

— Да, — ответил Мейер.

Но если она была в частной лечебнице, почему тамошняя администрация не заявила об этом в полицию?

— У нее ко всему еще и диабет. Тот, кто подкинул ее нам, возможно, не знал об этом. А, может быть, ему было на это наплевать.

— Откуда вы это взяли?

— Ее не снабдили никакими лекарствами. Карманы абсолютно пустые. Даже сумочки у нее не было.

— Во что она была одета? — поинтересовался Мейер.

— Ночная сорочка, комнатные тапочки, трусики, полотенце и платье.

— И с тапочек спороты метки?

— Да.

— Иногда они забывают это сделать.

— На этот раз не забыли. Мы пришли.

Дежурный врач вошел в палату так, как это обычно делают врачи. Без стука, даже не спросил «разрешите войти?».

Больной в это время мог сидеть на унитазе или ковырять в носу — без разницы. Стыдливость и свои привычки он должен оставить за порогом больницы.

Женщина, не помнящая родства, сидела на стуле возле кровати и смотрела по телевизору какую-то дребедень. Сериал для пенсионеров — так это, кажется, называется. Все в нашей стране имеет деликатное название. А Мейер все никак не мог придумать деликатный синоним слову «лысый». Эта старушка не была лысой. У нее на голове росла масса волос.

Совершенно седых. Поглощенная теледейством, она даже не обернулась.