Роль второго плана в местной мелодраме сделала меня известной. Скрепила имидж, который я лелеяла, - образ невинной, но сильной девочки. Превратиться в жертву было совсем не весело. Я не хотела надевать эту маску - ходить по школьным коридорам с унылым лицом и слышать шепотки за спиной. Не хотела становиться жертвой изнасилования по тем же причинам, что и Кейтлин. Это бы стало пятном на всю жизнь.
А быть убийцей и того хуже, даже из самозащиты. Добавим к картине жестокость - зверскую, извращенную жестокость, - и это отравит жизнь. Я стану травмированной девочкой, получающей высокие оценки из жалости, а не в результате хорошей работы. Буду пропускать школу, а когда вернусь, стану фриком - хуже опарыша-новичка, который ковыряет в носу и читает гребаные комиксы про Человека-паука. Друзья исчезнут, учителя будут ходить на цыпочках, избегая смотреть мне в глаза. В школьных коридорах за мной потянется шлейф из крови Дерека. Все изменится, и придется начинать с нуля где-то в другом месте.
Нужно было что-то делать, и быстро.
Скоро рассвет.
Сперва я отвязала Дерека и перекатила его на разложенный брезент. Крови на бетоне было и так достаточно. Пришлось взяться за швабру и отбеливатель, но пятна были свежими и не впитались. Закончив уборку, я вернулась к телу.
- Засранец, - сказала я трупу.
Конечно, это была моя вина, но ничего бы не случилось, не явись он ко мне на порог. Теперь я осталась с тяжелым изуродованным телом. Впереди было много грязной работы.
Восторг, который я почувствовала в момент убийства мистера Блэкли, мерк в сравнении с диким, животным экстазом от разрывания на части Дерека Шехтера. Уже давно мои грезы покрывала корка запекшейся крови. Эта кровь наполняла эротические фантазии, преследовала меня. Оказавшись с кем-нибудь - с кем угодно - рядом, я представляла, как потрошу его, играю со внутренностями. Беременна я или нет, новое убийство было вопросом времени.
При мысли о беременности во мне зашевелился мелкий траходемон. Желание угасло, но живот сводило от нестерпимого голода. Я чувствовала себя больной и пустой. Дело было не только в аппетите. Тварь внутри жаждала крови. Посмотрев на труп Дерека, я почувствовала, как что-то царапается, дергается и рвется у меня в животе. Боль была резкой, как от камней в почках. Я согнулась и едва не упала на Дерека. Казалось, это меня ударили ножом в живот.
Время словно остановилось. Была только боль.
Я пошла к двери - на кухню, чтобы что-нибудь съесть, но с каждым шагом боль усиливалась.
Подумав об этом, я задрожала от радости. Словно в ответ, живот снова скрутило, наполнило кислотой и иголками. Я развернулась, открыла глаза и увидела труп Дерека. Боль стихла.
- Что? - спросила я траходемона.
Он пробурчал ответ. Распоротый желудок Дерека выдохнул теплое приветствие. Теперь я чувствовала не боль, а жуткий голод и жажду, которая превратила язык в наждачку. Меня захлестнуло ужасное желание.
- Нет, - сказала я, едва не смеясь при мысли об этом.
Мои слова вызвали новый, дикий приступ боли. Я рухнула на колени, задыхаясь и дрожа, пока нечто рвало мою утробу, выцарапывая на ее стенках звезды агонии.
Выставив руки вперед, я растянулась на окровавленном брезенте в нескольких дюймах от Дерека - рвавшееся из живота бурчание сменилось оглушительным ревом в голове. Я больше не могла думать. Звук походил на комбинацию грохота приближающегося поезда и включенного на полную белого шума. Боль потускнела, сквозь нее прорезался голод, бился, как лошадь в пылающей конюшне.
Фарш больше не поможет.
Я склонилась к одной из ран.
Вытащила язык и лизнула кровавый порез. Меня пробила дрожь облегчения. Соленый привкус расцвел на языке, прокатился по горлу - кормить тварь. На миг настало затишье, а потом траходемон начал толкаться. Хотел еще.
Я сунула руку в дыру на животе Дерека, раскрыла ладонь, чувствуя, как меж пальцев скользят влажные кишки. Схватила, вытащила, вдохнула их теплую вонь. Запах был мерзкий и сладковатый, как у гнилого батата. Я хотела, но еще не могла шагнуть за грань. Я сделала так много, что пути назад не было, но это... это...
Траходемон заорал, как могут только младенцы, груди заныли словно он уже их сосал. Послание было ясным - наполовину мольба, наполовину угроза.
Ты или они.