П. А. Столыпин

«Неодобрение и порицание тем, кто позволил себе грабить и жечь чужую собственность» он заменил в Манифесте той беспощадной войной вообще с революцией, которую считал одной из своих главных задач. В этом он был непреклонен и искренен. «Да будет всем ведомо, что мы не допустим никакого своеволия и беззакония и всей силой государственной мощи приведем ослушников закона к подчинению нашей царской воле». Но это только одна задача. Манифест далее говорит, о чем в конспекте государя не было и намека, что, «распуская нынешний состав Государственной думы, мы подтверждаем вместе с тем неизменное намерение наше сохранить в силе самый закон об учреждении этого установления»; а далее, что не менее знаменательно: «мы будем ждать от нового состава Государственной думы осуществления ожиданий наших и внесения в законодательство страны соответствия с потребностями обновленной России».

Так ставил свою задачу Столыпин, и на это получил одобрение государя и обещание Манифеста. Все дальнейшее уже зависело от состава будущей Государственной думы. Ее роль в жизни страны ставилась на первое место. Подготовить подходящую Думу, получить в ней благоприятный состав, способный страну обновить, и сделать все это без нарушения избирательного закона было главной и совершенно законной целью Столыпина. Именно для этого, а не для чего другого, выборы были отсрочены на ненормально долгое время, на 8 месяцев. Общественность была совершенно не права, когда в этом усмотрела желание Думы не созывать. Столыпин, понимая ту вредную общественную атмосферу, в которой Первая дума работала, которая ее сбивала с пути, эту общую атмосферу хотел изменить и сделать это до выборов. Это сейчас становилось для него первой задачей.

Потому, прежде чем перейти ко Второй Думе, в чем содержание книги, надо посмотреть, как эта задача была им исполнена. Мы увидим тогда, что Столыпин лучше ставил задачи, чем их разрешал.

Глава XV Причины роспуска Думы 4

Как бы ни были понятны и законны мотивы, по которым Гос<ударственная> дума уклонилась от осуждения террора, она этим оттолкнула от себя тот спасательный круг, который в ее интересах ей протягивало ее правое меньшинство. Она нанесла себе этим больший удар, чем сама ожидала. Однако это все-таки не объясняет, почему ее распустили в момент, когда серьезная работа в ней начиналась и когда возможность образования в ней делового рабочего центра становилась для всех очевидной.

Надо признать, прежде всего, что инициатива роспуска на этот раз не только не шла от Столыпина, но скорее против него. На роспуске упорно, под конец и с неудовольствием за сопротивление министерства, настаивал государь. <…>

Ясно, кто в этом направлении вдохновлял государя. Как будто специально затем, чтобы не оставить места сомнению, государь одновременно с роспуском послал непозволительную телеграмму Дубровину[53]⁵, в которой просил его передать «всем председателям отделов и всем членам Союза русского народа, приславшим мне изъявление одушевляющих их чувств, мою сердечную благодарность за их преданность и готовность служить престолу и благу дорогой родины»… Эта сенсационная телеграмма кончалась словами: «Да будет же мне Союз русского народа надежной опорой, служа для всех и во всем примером законности и порядка». Если припомнить кампанию, которую Дубровин вел в «Русском знамени» против Столыпина, ясно, кто 3 июня был подлинным «победителем»[54].

В деле роспуска влияние Столыпина сказалось в другом; подчиняясь требованию государя о роспуске, он, как и в Первой Думе, не хотел «отменять конституции». Теперь это было сложнее. Причиной неудачи двух Дум всеми считался избирательный закон 11 декабря, и было предрешено его изменить. Этого нельзя было сделать, не нарушив конституции, т. е. не прибегнув к «государственному перевороту». Задача Столыпина состояла, чтобы этот «переворот» был в самом Манифесте представлен как «переворот» и оправдывался только тем, чем все «перевороты» оправдываются, т. е. государственной «необходимостью» и «невозможностью» легальным путем выйти из положения[55], а не законным правом монарха. Текст этого Манифеста, как я уже указывал, был лично написан Столыпиным. Если причины роспуска Думы в Манифесте были неправдивы и недостойны, то отношение к «перевороту» было в нем, с конституционной точки зрения, безупречно. Я говорю не о том, был ли переворот полезен и нужен; но раз он был сделан, то мотивировать его так, чтобы этим одновременно не уничтожать конституции, можно было только так, как это сделал Столыпин.

Сохранение «конституции» при роспуске Думы омрачало торжество подлинных правых и восстанавливало их против Столыпина. Победа их поэтому была неполна, хотя была все же победой. А сам Столыпин в этом вопросе признавал себя побежденным. <…>