П. А. Столыпин

Гучков: Он не возражал, но несмотря на милый, ласковый тон, несмотря на то, что у него было желание образовать правительство, но в это время какое-то ощущение спокойствия, безопасности там начинало крепнуть, революционная волна не так грозна и можно без новшеств обойтись. Насколько Столыпин хотел введения новых элементов, настолько государь перестал этим дорожить. Затем мы вышли с Николаем Николаевичем, был поздний вечер, наступила ночь. Столыпин ждал результатов нашей беседы и просил, чтобы мы заехали к нему. Мы поехали туда. Он принял нас. Мы передали ему нашу беседу, сказали, что мы чувствуем, что наши предложения не будут приняты, и я помню, между прочим, что я так сказал Столыпину: «Вот иногда, когда мы предлагаем то или другое лицо, вы ссылаетесь, что государь не хотел; как будто считаетесь не только с серьезной волей, но и с капризом…» Помню, я тогда получил какую-то чрезвычайно глубоко пессимистическую оценку и государя, и его окружения. Я сказал Столыпину: «Если спасать Россию, самого государя, ее надо спасать помимо его, надо не считаться с этими отдельными проявлениями его желания, надо настоять». Самое тяжелое впечатление [оставило то], что у него было полное спокойствие.

Вторник, 15 ноября 1932 г.

Гучков: У Николая Львова и у меня было страшно тяжелое чувство, потому что мы видели, что государь не отдает себе отчета, в каком положении страна. Поэтому он не решается принять какой-нибудь решительной меры в смысле нового политического курса. И когда мы, Львов и я, вышли из дворца, сели в коляску, стали обмениваться впечатлениями, и наши впечатления совершенно совпадали: один ужас, полное непонимание. Мы ночью попали к Столыпину и сказали: «Нет, мы при таких условиях совершенно бесполезны»⁹. И не то что был страх за себя и боязнь ответственности, – у меня было чувство: я среди них ничего не сделаю, а в стране, что касается организации общественных групп, надо было собрать умеренно-либеральную группу. Я чувствовал, что в стране такие элементы есть, но в то время как левые хорошо организовались – социал-демократы, эсеры, кадеты, – остальные казались рассыпаны. Я думал: лучше буду в этой области работать, по организации общественного мнения. Столыпин был ужасно удручен, рассчитывал на наше сотрудничество и на тот эффект, который нужно было вызвать в известных общественных кругах. Я ему сказал: «Вы ссылаетесь на государя. Если спасать Россию, и династию, и самого государя – это надо силой делать, вопреки его желаниям, капризам и симпатиям». Он сам видел, как трудно этого достигнуть. Это было летом, после роспуска 2-й Думы¹⁰.

Затем произошло изменение избирательного закона¹¹, и тогда выборы дают большое преобладание умеренных элементов, самой сильной партией оказывается партия октябристов – 170 человек. Это приблизительно немножко больше трети, но все же таки нет большинства, а остальные секторы – те скорее направо от нас. Некоторая бесформенная масса правых, среди которых чувствуются различные течения, причем чувствовалось, что там были вполне хорошие элементы, а верхи в лице Маркова 2-го, Пуришкевича, Замысловского – и не государственные и не почтенные элементы. Бобринский – фигура чистая, но, по-видимому, не он имел там влияние. А затем налево от нас – сектор левый, там Ефремов, Львов, кадеты, потерявшие на выборах благодаря введению нового ценза, социал-демократы, поляки, магометане, мелкие группы.

Как при таких условиях вести парламентскую борьбу – нет большинства. И тогда у Столыпина и у меня явилась мысль найти это большинство в расколе правого сектора: нельзя ли нам подобрать более пригодный для этой работы элемент, а крайних отбросить совсем. П. Н. Балашов – очень чистый, благородный человек и тоже консервативно-либерального направления, но человек мало подготовленный для этой роли. Надо сказать, что эти группы националистов и октябристов [шли] вместе. Во всяком случае, это группа, с которой можно было. Главное дело: в то время как у нас была своя самостоятельность, эта группа всецело приняла Столыпина. Целиком за ним шла – это была самая верная ему группа. Мы иногда расходились с ним, но в основных линиях столыпинской политики можно было строить…