Когда Хмельницкий подъехал к воротам, он остановился возле полуразрушенного символа величия древних. Толпа замерла. Богдан посмотрел на каменный свод над своей головой. Над Киевом нависла такая тишина, что, казалось, слышно, как в воздухе шуршит, цепляясь за редкие снежинки, дым от отстрелявшихся пушек. Хмельницкий поднял руку с нагайкой и стеганул своего коня. Тот почему-то встал на дыбы, словно понимал всю важность момента, затем рванул с места и пронесся под ветхой аркой. Затерявшийся в чужой истории город снова взорвался криком, и крик этот не прекращался до тех пор, пока Хмельницкий не склонил голову перед благословившим его патриархом, а затем пересел в приготовленные для них обоих сани, накрытые персидским ковром.
«Не говори ничего, сын мой», – сказал Паисий.
«Скажу, отче», – выдохнул Хмельницкий. На его скулах ходили желваки, он сделал над собой неимоверное усилие, чтобы влага из глаз не пролилась на землю потоком слабости и восторга.
«Я шел сюда шесть недель от Замощи. И пока я шел, я увидел весь свой путь. Я начал воевать за сына своего, жену свою и батьковский маеток свой. Но пока я думал о своем, тысячи православных страдали, может быть, больше, чем я».
Люди перед воротами стали затихать, вслушиваясь в слова своего обретенного князя. Сначала те, кто стоял к Богдану и Паисию поближе, потом надо всем этим людским морем пронеслась легким крылом тишина, наполнившаяся сразу словами Богдана.
«Теперь начинается новая война. Я, православный князь земли русской, – при этих словах Паисий, да и многие другие едва заметно склонили головы, – отныне воюю не за себя и не за то, что имею, а за веру православную, которая была здесь испокон веку и останется таковой навечно. Ибо зовут меня Богдан, и дан я Богом яко гетман земли русской».
Сани понесли Богдана и Паисия в сторону Софии.
«Веришь ли ты сам в то, что говоришь? – спросил мысленно Паисий гетмана. – Верю ли я тебе? Верит ли твоим словам Господь?» Ответа, конечно же, не дождался. Полозья саней скрипели по снегу. Полуразрушенная София смотрела на город. Триумф только начинался.
«ИНШАЛЛА!»
«Когда Советы ушли отсюда, я бросил свой автомат на землю и никогда не брал его в руки», – так говорит бывший моджахед по имени Ахмет. От прочих моджахедов его отличает ну разве что светло-рыжая борода и имя, которым называла его мама. Александр.
Саша Левенец родился в 1963-м в селе Миловатка на Луганщине. Невысокого роста, коренастый, он с детства отличался упрямством и несговорчивостью. Несмотря на то что мать его была инвалидом – ее глаза почти ничего не видели, – парня призвали в армию и отправили в Афганистан. В 1984 году Александр вместе с земляком Валерой Кусковым самовольно покинул свою часть и пришел в отряд полевого командира Амирхалама. Он участвовал в боевых действиях против Советской армии на стороне моджахедов, а после войны осел где-то в Кундузе. За 25 лет ни разу не был на родине. Вот вкратце история человека, которого нам предстояло найти в Афганистане.
Наше путешествие началось с приключений. Самолет афганской авиакомпании, который летел рейсом Дубаи – Кабул, выглядел довольно подозрительно. Это был старый «Боинг-727», на борту которого гордо красовалась надпись «Ариана». Оператор Вадим Ревун, осмотрев самолет, облегченно вздохнул: «Не тот». И в ответ на мой удивленный взгляд сказал: «Как-то мы уже летели этими авиалиниями. Тогда на самолете я заметил следы от пуль. Наверное, талибы случайно попали». А на этом, говорю, следов не было? «Слава Богу, нет», – улыбнулся мой коллега. Но радоваться было рано. Через несколько минут после вылета я выглянул в иллюминатор и увидел, как из отверстия в правом крыле (технического, конечно же!) выливается жидкость и тянется за самолетом длинным шлейфом. Точно такой же шлейф струился из левого крыла.
Мы переглянулись. Что-то неладное происходило с «Боингом». Я посмотрел на остальных пассажиров. По их умиротворенным лицам, в основном с окладистыми бородами, невозможно было понять, волнуются они по этому поводу или нет. К нам подошла стюардесса, женщина средних лет, и, улыбнувшись, сказала: «У нас неполадки с гидравликой, мы возвращаемся в Дубаи». Ну что ж, назад так назад. Покружив минут двадцать над пустыней, самолет приземлился в Арабских Эмиратах. Как только шасси коснулись бетона, я понял, что кружили мы неспроста.
Выжигали топливо. Вдоль взлетно-посадочной полосы, как в типичном американском фильме-катастрофе, с обеих сторон выстроились пожарные машины, автомобили «скорой помощи», полицейские в форме. Самолет остановился. Из ближайшей машины вышел пожарный в полной экипировке и направился к самолету. Его лицо было закрыто маской противогаза. Когда он исчез из поля моего зрения, прозвучал сигнал готовиться к выходу.
Мы вышли из самолета по трапу. Спокойно, никуда не торопясь, двинулись к автобусу. Возле самолета уже суетились техники. Мы прошли в здание аэропорта и стали ждать. Через несколько часов мы уже сидели в другом самолете, который спокойно доставил нас в Кабул.