P.S. Я тебя ненавижу!

По случаю субботы общественный транспорт ходил вяло. Эля подождала отпущенные ему пять минут и пошла пешком. За без малого час ни один автобус ее не догнал. Что было хорошо. Пока шла, в голову лезли ненужные воспоминания. Как начинала ездить на конюшню, как проходили первые тренировки, как Тяпка затащил ее в сугроб, сел брюхом в снег и отказался выбираться самостоятельно. Как молодой Ванька пошел вразнос, влетел вместе с ней в конюшню и затормозил, только упершись мордой в бетонную стенку. Как упала вместе с Козой, преодолевая невысокое препятствие, как эта корова отдавила ей ногу. Как раз за разом слетала с упрямого Кутузова, а Миша смеялся и говорил, что настоящим всадником можно стать только после пяти падений. У нее этих падений набралось с десяток, были уже треснуты ребра, потянуты оба запястья, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Кутузов не умер от колик. Недавно совсем. В апреле. Эля пришла, а денник пустой. Это испугало больше всего — чисто отмытые бетонные стены и пол, даже как будто поблескивающий от осознания своей стерильности. Тогда же родилась нехорошая мысль, что Кутузов бросил ее специально. Никакая это не смерть, он ушел к другим, она ему как всадница не понравилась.

Сама не заметила, как начала бояться приходить на конюшню. А ну как вновь увидит эту страшную чистоту. Порой даже слышала знакомый цокот копыт по проходу, с небольшим приволакиванием задней ноги. Ей так и виделось, что в денник вот-вот просунется узкая морда с глубокими впадинками вдоль носа, конь всхрапнет, глянет на нее бельмом — Кутузов был слеп на один глаз.

Кутузов до сих пор время от времени виделся Эле среди лошадей. Это был призрак прошлого, от которого она не могла избавиться. Что-то неприятное всплывало в душе и, не находя образных подтверждений, таяло. Ничего она не хотела вспоминать, потому что ничего и не было.

Суббота, утро, на плацу мается новичок. Вечный Лёник лениво трусил поперек площадки, явно направляясь к конюшне. Худенькая девчонка бестолково молотила по толстым бокам пятками, размахивала руками, кричала «Но!» в равнодушные уши. Тренер Оксана сидела на лавочке под облетающей березой, вертела в руках листик.

— Ну, куда, куда ты… — лениво вздохнула она. — Рули обратно.

Рулить у наездника не получалось. Лёник маленьким танком пер в выбранном направлении.

— Руки! Руки! — Было видно, что Оксана больше хочет спать, чем работать, что сидеть под березкой ей приятней, чем вставать и куда-то идти.

— Не хлопай коленями, бедра должны быть неподвижны!

Лёник остановился и вопросительно посмотрел на людей.

— Ты чего так рано? — Оксана все же встала, выбросила листик и сделала решительное лицо. Сейчас она будет ругаться. На коня. На всадницу. На жизнь. У нее всегда есть о чем поговорить.

— Как там Ахтуб?

— Скучает по тебе Ахтуб, — мрачно улыбнулась Оксана. — Копыто за ночь разбил, все к тебе рвался.

Эля побежала к конюшне. Лёник за ее спиной заржал.

Ахтуб стоял от входа в третьем загоне среднего ряда. Здоровый буденновец, метр семьдесят в холке, золото-рыжий с короткой гривой и редким хвостом, белое пятно на лбу плавно стекало к носу и утопало в широко расставленных ноздрях. Сухая, пропорциональная голова с прямым профилем, широким лбом и выразительными глазами. Эля бы сказала — хитрыми глазами. Сейчас они невинно смотрели на человека, а это значит, что-то натворил. Боевой трехлеток. Эля собиралась участвовать с ним на октябрьских соревнованиях.

— Ну, и что случилось?

«Ничего не случилось», — говорил взгляд коня.

— Давай посмотрим твои ноги.

С ногами было все в порядке, копыто поцарапано, но это могло произойти и не в деннике, мало ли что было вчера на прогулке.

Эля поднырнула под широкой, хорошо развитой грудью, коснулась верхних частей передних ног, провела рукой по холке. Пальцы споткнулись о неплановую шероховатость.

— Эттто что такое? — пробормотала она, закапываясь в линялую после жаркого лета гриву.

Ахтуб фыркнул и отвернулся.

— Что это?

Конь шарахнулся, демонстрируя крайнюю степень обиды. Из соседнего денника недовольно вскрикнул Ликбез, овсянкинский кабысдох. Они дрались. Не Эля с Овсянкиным, а Ликбез с Ахтубом. Без устали выясняли, кто вожак в табуне. И, судя по всему…

Эля выскочила из денника, прикрыла дверь, потянула засов соседнего загона. Высоченный серый рысак в темную гречку смотрел спокойно, с чувством собственного достоинства. На спине у него виднелась свежая царапина.

— Подрались, значит? — ахнула Эля. — У! Морда!

Она не знала, кого убить первым — овсянкинского балбеса или своего недоросля. Грохнула решеткой, выскакивая в коридор.

— Это кто тут шумит? Кто пугает лошадей?

От дальней двери, ведущей к манежу и тренерской, мягкой пружинящей походкой шагал Миша. Хитрый взгляд, улыбка в бороду — он не менялся.

— Элка! Ну что ты как новичок? — хохотнул он, обдав Элю запахом табака и кофе.

— Они подрались! — сжав кулаки, кинулась к нему Эля.

— Это ты собираешься со мной подраться.

— Ликбез с Ахтубом.

Быстрый взгляд, резкое движение. Миша ощупал царапину Ликбеза.

— Пару дней походит без седла.

— У нас соревнования.