– Помню, как я впервые увидел твою маму. Она устраивала у себя в комнате прием в честь Дня псевдоблагодарения, и мы с приятелем туда пошли. Это был большой ужин, какой обычно организуют в День благодарения, только в мае. Она была в красном платье, и в те времена у нее были длинные волосы. Ты знаешь, ты видела фотографии. – Папа делает паузу, и его лицо озаряется улыбкой. – Она устроила мне взбучку, потому что я принес консервированную зеленую фасоль вместо свежей. Она всегда дразнила тех, кто ей нравился. Конечно, в тот момент я этого не знал. Я вообще тогда ничего не понимал в женщинах.
Ха!
– Я думала, вы познакомились на лекциях по психологии, – говорю я.
– По словам твоей мамы, мы целый семестр вместе ходили на психологию, но я не помню, чтобы я ее там видел. Это был огромный лекционный зал с сотней человек.
– Но она тебя заметила, – улыбаюсь я.
Об этом я уже слышала. Мама говорила, что ей нравилось, как он внимательно слушал лекции, и что его волосы были слишком длинными на затылке, как у рассеянного профессора.
– Слава богу, что заметила. Что бы я без нее делал?
Папа замолкает.
Папа берет меня за подбородок и уверенно говорит:
– Без нее я был бы никем, потому что у меня бы не было моих девочек.
Я звоню Питеру и рассказываю о том, что миссис Дюваль позвонила папе, что он все знает о видео, но поговорил с директором Локлэном и теперь все будет хорошо. Я ожидала, что он вздохнет с облегчением, но он все еще кажется расстроенным.
– Теперь твой отец меня ненавидит, – вздыхает Питер.
– Вовсе нет, – уверяю я его.
– Думаешь, мне стоит ему что-нибудь сказать? Ну, там… извиниться, поговорить как мужчина с мужчиной?
Я содрогаюсь.
– Ни в коем случае. Папа не умеет говорить на такие темы.
– Да, но…
– Пожалуйста, Питер, перестань беспокоиться. Я же сказала, все улажено. Директор Локлэн сделает объявление, и нас оставят в покое. К тому же тебе не за что извиняться. Я принимала в видео такое же участие, как и ты. Ты ни к чему меня не принуждал, я сама хотела.
Вскоре мы прощаемся. Хоть теперь можно не волноваться по поводу видео, я все еще тревожусь за Питера. Он расстроился, потому что не смог меня защитить, но я знаю, что отчасти он терзается из-за того, что была задета его гордость, и ко мне это не имеет никакого отношения. Неужели мужское самолюбие – такая нежная, хрупкая штука? Похоже на то.
27
Письмо приходит во вторник, но замечаю я его только утром в среду, перед школой. Я сижу на кухонном подоконнике, грызу яблоко, жду, когда Питер за мной приедет, и просматриваю почту. Счет за электричество, счет за кабельное, каталог нижнего белья, выпуск ежемесячного детского журнала «Мир собак», на который подписана Китти. И вдруг – письмо, в белом конверте, адресованное мне. Мальчишеский почерк. Обратный адрес, который мне ни о чем не говорит.