– Ее отец подонок. Он и раньше изменял ее маме. Но никогда с такой молодой. – Питер быстро тараторит, будто обрадовавшись, что об этом наконец-то можно говорить. – Когда между ее родителями все становилось совсем плохо, Джен начинала причинять себе вред. Я должен был защищать ее. Это была моя обязанность. Иногда меня это пугало, но мне нравилось, что я, ну не знаю… нужен. – Затем он вздыхает и продолжает: – Знаю, что она мной манипулирует, я всегда это знал. Но мне было проще не обращать на это внимания. Может, я боялся.
Я задерживаю дыхание.
– Боялся чего?
– Разочаровать тебя. – Питер отворачивается. – Я знаю, как серьезно ты относишься к сексу. Я не хотел все испортить. Ты такая невинная, Лара Джин. А в моем прошлом столько дерьма.
Я хочу сказать:
Внезапно он спрашивает:
– Что ты хочешь пожелать, Лара Джин? Ведь ты выиграла. Кстати, поздравляю. У тебя получилось.
Меня всю разрывает от эмоций.
– Я желаю, чтобы между нами все снова стало, как прежде. Чтобы мы могли быть самими собой. Чтобы мы чудесно проводили время вместе, и чтобы это был красивый первый роман, который я запомню на всю жизнь.
Я чувствую, что краснею от собственных слов, но я рада, что сказала это, потому что глаза Питера смягчаются, становятся карамельными, и мне приходится отвести взгляд.
– Не говори так, будто все уже обречено.
– Я и не хотела. Первое – это не обязательно последнее, но оно всегда будет первым, а поэтому особенным. Первое всегда особенное.
– Ты не первая, – произносит Питер. – Но ты для меня самая особенная, потому что я тебя люблю, Лара Джин.
– Я без тебя с ума сходил. – Питер почесывает затылок. – Может, просто…
– Хочешь сказать, я все-таки свожу тебя с ума? – прерываю его я.
Он стонет.
– Я хочу сказать, что ты сводишь меня с ума больше любой девушки, что я когда-либо встречал.
Я подползаю к нему, наклоняюсь и провожу пальцем по его брови, мягкой, как шелк. Я говорю:
– В контракте мы обещали, что не разобьем друг другу сердце. Что, если мы снова это сделаем?
– И что с того? – решительно отвечает он. – Если мы будем осторожничать, то это ни к чему не приведет. Давай сделаем все по-настоящему, Лара Джин. Пойдем ва-банк. Никакого больше контракта. К черту страховку. Можешь разбивать мне сердце. Делай с ним все, что захочешь.
Я кладу руку ему на грудь, над сердцем. Я чувствую, как оно бьется. Я опускаю руку. Его сердце мое, только мое. И теперь я в это верю. Оно мое, и я могу либо заботиться о нем и защищать, либо разбить его.
В любви очень многое случайно. В этом есть что-то пугающее и чудесное одновременно. Если бы Китти не разослала мои письма, если бы я не пошла в тот вечер к джакузи, сейчас он мог бы быть с Джен. Но Китти отправила мои письма, и я сделала тот шаг. Все могло бы произойти по множеству сценариев. Но все случилось так. Мы ступили именно на эту тропу.
Теперь я знаю, что не хочу любить или быть любимой наполовину. Я хочу все, а чтобы получить все, нужно рисковать.
И я беру руку Питера, кладу ее себе на сердце и говорю:
– Пожалуйста, береги его, потому что оно твое.
Он смотрит на меня таким взглядом, что я точно знаю: он никогда еще не смотрел так на другую девушку.
И вот я у него в руках, мы обнимаемся и целуемся, и мы оба дрожим, потому что знаем: в этот вечер мы стали настоящими.
Марджери Уильямс[3].
Благодарности
Самые сердечные благодарности моему редактору, Зарин Джеффери, без которой я не смогла бы написать эту книгу. Спасибо также Джастину Чанда, моему издателю и дорогому другу, а также Энн Зефиэн, Мекише Телфер, Кэти Хершберг, Крисси Но, Люси Камминс, Люсиль Реттино, Кристине Пекорале, Рио Кортесу, Мишель Фадлайя Лео, Кэнденс Грин и Сооджи Ким. Я уже десять лет в S&S, и я люблю вас больше, чем когда-либо. Спасибо также команде S&S Канада за то, что так упорно поддерживали меня и мои книги.