P.S. Люблю тебя

Айзек в течение нескольких секунд смотрит на меня, словно не веря в то, что я говорю серьезно, и прячет лицо в ладонях. Я отворачиваюсь и разглядываю потолок, мечтая избавиться от навязанного спектакля.

— Вчера мне звонила Эмми и спрашивала о тебе, — глухо произносит он, подняв голову. — Твой телефон выключен, и она начала беспокоиться.

— И что ты ответил?

— Сказал, что ты сама с ней свяжешься. Я не стал говорить о больнице, так как не был уверен, что тебе этого хочется. На работе начнут обсуждать твое состояние, а ты ведь этого не любишь.

Я беззвучно усмехаюсь.

— А ты можешь быть очень заботливым, когда тебе это выгодно. Отвези Сэма к моим родителям, и скажи ему, что у мамы возникла срочная командировка, — перед глазами всплывает красивое лицо сына, и грудь атакует острый приступ тоски по по нему. Сколько я пробуду здесь, прежде чем смогу его увидеть? Неделю? Больше? Мы никогда так надолго с ним не расставались.

— И еще скажи, что я очень по нему скучаю и привезу подарок.

— В офисе тоже сказать про командировку? Твои сотрудники и Эверли будут спрашивать.

Я даю себе время на раздумья и согласно киваю. Сочувствие и жалость нужны мне еще меньше, чем разговоры.

— И предупреждаю в последний раз: я не желаю тебя здесь видеть. Еще один визит, и я дам согласие на дачу показаний.

Айзек выглядит так, словно хочет возразить, но вместо этого плотно сжимает губы и поднимается со стула.

— Мне нужно слетать в Орландо на неделю — решить вопросы с закрытием офиса. Надеюсь, к тому времени ты смягчишься, и мы сможем спокойно все обсудить.

Я ничего не отвечаю, потому что не хочу тратить скудные остатки энергии на переубеждение. Мое решение не изменится, а Айзек в силу своего характера будет открещиваться от реальности до последнего. Его проблема, не моя.

Муж топчется возле моей кровати еще несколько секунд, после чего раздается прерывистый нервный вдох и стук удаляющихся шагов. Когда дверь за ним закрывается, я тянусь к тумбочке за стаканом воды и замечаю букет цветов. До нелепости огромный, до отвратительности дорогой и до омерзения стильно оформленный. Если бы я умерла, Айзек наверняка скупил целую флористическую лавку, и мои похороны превратились в карнавал.

Через полчаса в палату приходит доктор Тернер, справляется о моем самочувствии, говорит о низких показателях гемоглобина и тяжелой анемии. На вопрос, когда меня выпишут, туманно отвечает, что нужно наблюдать за моим состоянием в динамике, после чего вновь оставляет меня одну. Мне приносят завтрак, и когда санитарка возвращается, чтобы забрать поднос, я прошу ее вынести из палаты помпезный пахучий букет. Недоумение и вопросы на ее лице игнорирую и отворачиваюсь к окну. Мой телефон лежит на тумбочке вместе с зарядкой, в кресле стоит сумка, которую, очевидно, привез Айзек. Нужно включить мобильный и набрать маме, но я говорю себе, что сделаю это позже, и вновь проваливаюсь в темный беспокойный сон.

В следующий раз я открываю глаза от позыва в туалет — первый за вторые сутки. Когда я прошу медсестру помочь подняться, то получаю категоричный ответ, что вставать мне запрещено и первое время придется ходить в пластиковый лоток. Несмотря на ее протесты, я предпринимаю самостоятельную попытку слезть с кровати, но голова мгновенно начинает кружиться, и приходится лечь. Женщина подкладывает под меня жалкое подобие унитаза и выходит из палаты, но даже после этого мне не сразу удается помочиться — слишком велико ощущение беспомощности и унижения. Когда медсестра уносит лоток, я несколько секунд борюсь с набежавшими слезами и в конце-концов проигрываю: они скатываются по щекам, затекая под ворот больничной сорочки.

Не знаю, сколько я лежу, бесцельно разглядывая потолок, пока дверь не открывается, и в палату, благоухая свежими парфюмерными тенденциями, входит мама. Выглядит она как всегда безукоризненно: начиная от укладки, заканчивая туфлями от Валентино.

— Таша, — ее голос звучит непривычно взволнованно, на переносице обозначился залом, которого я раньше не замечала. — Я приехала как только Айзек нам рассказал… — она ощупывает взглядом мое лицо и накрашенные губы начинают дрожать. — Ты такая бледная… Твой лечащий врач сказала, что тебе ничего не угрожает, но ты потеряла много крови. Это ужасно, ужасно… Я даже думать не хочу, что мы могли лишиться тебя.

Кажется, еще никогда я не видела маму такой расстроенной, и дочерний инстинкт вынуждает меня подарить ей слабую улыбку.

— Опасность миновала. Доктор Тернер пообещала поставить меня на ноги. А где папа?

— Он очень хотел приехать, но тогда нам было бы не с кем оставить Сэма. Гордон завтра непременно заедет к тебе вместе с Кларком и Тайрой.

При упоминании имен последних в голове начинает гневно шуметь. Пусть родители Айзека не виноваты в том, что со мной произошло, я не испытываю ни малейшего желания их видеть.

— Если кто-то из них появится на пороге моей палаты, я буду настаивать на том, чтобы их выпроводили.