P.S. моей ученице

Дождаться, когда закончатся каникулы и расставить все по своим местам. Потому что находиться вдали от нее и не знать, где она и чем предпочтет заниматься — невыносимо. Я бы и сейчас мог пойти к ней домой, вытянуть на разговор, только неизвестно, как отреагируют ее родители. На их месте я бы вызвал копов, если бы к моей Анюте пристал взрослый мужик. Вновь чувствуется привкус педофилии, хоть я давно и отошел от этой мысли. О нет. Я не педофил. По крайней мере, не стану им. Завтра ей исполнится восемнадцать. Вика вправе сама решать, как поступить с нашими чувствами. И вновь я понимаю, что не справился бы с ее отказом. Или справился бы? Блядь! Хватит! Нужно продержаться всего ничего! Потерпи, Стас!

Понимая, что в этих стенах вряд ли смогу работать, да и вообще хоть как-то сосредоточиться, я вышел на уличную прогулку. По дороге я увидел своих радостных соседей, счастливый Глеб Николаевич встречал любимых внуков у подъезда и, завидев меня в наступающей темноте, помахал рукой в знак приветствия. Да, на улице уже темнело. Так всегда происходило в зимнее время года, только не всегда привычны эти перемены. Ну и черт с ними! Никто не будет менять природу мне в угоду. Никто не оставит меня в покое, потому что я так захотел. Никто не пройдет мимо, стоит мне рассказать о чувствах к собственной ученице. Все будут мусолить эту тему раз за разом, шептаться за спиной. Осуждать, не зная тонкостей. Наверное, я бы тоже осуждал, представив, что с моей дочерью происходит то же самое. Но на месте главного развратника находился не какой-то дяденька, пристающий к моей принцессе, а лично я! Я положил глаз на чью-то дочь! А главное, я не сожалел об этом… Поздно. Поезд со здравым смыслом уехал далеко-далеко, оставляя за собой лишь отголоски рассудка. Я лишился его, осознав, насколько мои чувства и намерения по отношению к Вике серьезны. Хотя… об этом говорить пока рано.

На улице становилось все темнее и темнее, снег большими хлопьями падал на мою кучерявую голову (хорошо, что сегодня не укладывал волосы), а ветер разбрасывал их в разные стороны. Возможно, я бы продолжил идти так и дальше, размышляя о чем-то своем и не обращая внимания на веселящийся вокруг народ, пока не обнаружил, что отошел далеко от дома. Хотя нет, главным фактом моего возвращения с небес на землю являлся не дальний путь от квартиры, а хрупкая, до боли знакомая фигурка в зимней куртке, напоминающая сейчас не мою ученицу, не девушку, которая красиво пела на школьных мероприятиях, а пингвина, который шатался из стороны в сторону. Чуть сократив расстояние между нами, я заметил, как ноги в тонких колготках покраснели, руки обнимали маленькое тело, а взгляд устремлен куда-то на снег. Под ноги. Она меня не заметила — однозначно, хотя мы стояли достаточно далеко друг от друга. Интересно, что она здесь делала в такой час? Из дома выгнали что ли?

— Сафронова? — чуть громче, чем рассчитывал, выкрикнул я, замечая, как ее миловидное личико медленно поднялось с пола, а покрасневшие мраморные глаза, полные боли и отчаяния, умоляюще на меня взглянули, будто сейчас именно я являлся для нее лекарством от всех бед…

— Здравствуйте, Станислав Родионович, — поздоровалась она, шагнув ко мне навстречу совсем чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы я заслышал ее голос. Грустный. Слишком высокий. Не такой, как я слышал во сне или в последнюю нашу встречу. А маленькое покрасневшее личико, которое я мог спокойно подержать в своих ладонях, подтвердила мои догадки. Она плакала.

— С тобой все в порядке? — блядь, какой дебил будет спрашивать очевидное? Конечно, я! Разве и так не понятно, в каком состоянии она находится? Да и ее ответ дает о себе знать.

— Лучше не бывает, — сарказм. Он так и шел из ее уст. Нет, вряд ли она хотела нагрубить мне — сам виноват, что спросил ее о самочувствии, а не обнял сразу же, как из ее изумрудных глаз скатилась еще одна слезинка, гораздо крупнее, чем предыдущие. Конечно, она могла постоянно кулачками стирать с щек маленькие капли, могла сделать вид, что с ней все хорошо, а в глаза просто-напросто попала пылинка довольно крупного размера, но очевидное не скроешь.

— Что ты делаешь на улице за три часа до нового года? — спросил я, замечая, как ее глазки то и дело стреляют то в одну, то в другую сторону, пытаясь зацепиться за что-то в этой темноте, освещаемой лишь светов редких фонарей. Она смотрела куда угодно, только не на меня, да и на вопрос отвечать не спешила.

— Решила сходить в магазин за соком, — сжимаясь еще больше, ответила она. Врет. Вижу по глазам, которые так и не осмелились взглянуть на меня, по тоненькому голоску, который не имел никакого отношения к слезам. По пухлым, покрасневшим губам, которые то и дело она кусала, либо сжимала в тонкую линию, не в состоянии оставить их в покое. Ох… лишь бы не засмотреться…