П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана

«Главное качество, которое развивает в себе к двадцати годам современная московская девушка, – это доверчивая готовность к элитному сверхпотреблению (в современном русском ее принято называть „киsosтью“). Дураку понятно, что никто не допустит легионы этих кис к гламурному распределителю, им просто поморочат голову и бросят. Так, собственно, и было во все времена. Но сегодня морочить девушке голову нужно таким омерзительно пошлым способом, что награда, которая ждет за этот тяжкий и нечистый труд, как-то блекнет. Тем более что труд этот не только противоречит нравственному чувству христианина и порядочного человека, но и дорог до чрезвычайности, а реальная рыночная стоимость ожидаемой награды значительно ниже счета за первый же обед в хорошем ресторане. Что же касается духовной близости с какой-нибудь из этих инфузорий-туфелек от Prada, то о ней мы просто не будем говорить в целях экономии места...»

Зато другая статья Ктулху разъясняла слово «электоральный» с суверенного плаката:

«Называть российскую публику „электоратом“ – это примерно то же самое, что называть тюремных опущенцев „педерастами“ („любителями мальчиков“ по-гречески). Что тут скажешь? Да, такая лексика широко распространена, освящена обычаем, и можно даже найти определенные фактические основания для подобного словоупотребления. Но все-таки в иную минуту сложно отделаться от чувства, что за звучным иностранным словцом прячется какая-то усмешливая лукавинка, чтобы не сказать – злая неправда...»

Лена сначала прочитала «электоральный» как «электро-оральный» и, только дочитав этот пассаж до конца, поняла, что имеется в виду совсем обратное.

«Вот ведь не просто людям что-то одно не нравится, – подумала она устало, – а они вообще всю нашу жизнь хают. Ехали бы тогда себе из страны...»

Действительно, стенгазета поражала своей откровенной критичностью к установленному порядку вещей – но ушлая Кима объяснила, что так сделано специально, с целью вызвать у посетителей буфета ощущение полного элитного доступа к чему угодно вообще.

– Карманный диссидент, – сказала она, – это типа как злой карлик с бубенцами. В гламурных кругах считается очень даже шикарно.

По какой-то причине никто из очереди особо не задерживался у тайного рупора Ктулху, и Лена подумала, что Кима права.

В буфете было многолюдно. Преобладал народ в технической униформе, но присутствовали и коллеги: впереди стояло несколько пацанов-атлантов в узких набедренных повязках. Они, видимо, работали в каком-то классическом интерьере, потому что их рельефные мускулистые тела были натерты белой пудрой под мрамор. У одного пудра была стерта с ягодиц, а на ляжке остался отчетливый отпечаток ладони. Остальные поглядывали на него с ухмылками.

Вялый разговор, который девушки вели о том и о сем, постепенно стих. А потом Ася вдруг спросила:

– Все видели?

– Ты про что? – не поняла Лена.

– Про богомола.

Лена кивнула. Вера и Кима только переглянулись друг с другом, и стало ясно, что они тоже видели.

– Мне кажется, я молилась, – сказала Ася.

– Это потому, что руки так сложены? – спросила Лена.

– Не только. Просто само состояние молитвенное. Все мирские голоса внутри стихают, и остается только единение с высшим. Это и есть молитва. Меня так бабушка учила. Когда еще жива была.

– Я особого единения с высшим не заметила, – сказала Вера. – Спокойно было, это да. И легко.

– Это и есть единение, – сказала Ася.

Вера усмехнулась.

– Высшее, низшее, кто их разберет. Лучше скажите, трубу под ногами все видели?