Не могу сказать вам, что же я нашел в ней привлекательного, помимо очевидного отсутствия стыда. Она была большой везде. Не просто жирная, хотя, очевидно, она имела довольно много лишней жировой ткани. Она была более шести футов[10]
в высоту, имела широкие плечи и мускулистые руки, как у культуристки. Когда она газовала, ее трицепсы были напряженными и рифлеными. Ее ноги были титаническими. Ее икры вздувались, подобно бицепсам, а ее квадрицепсы, как и все остальное, были устрашающей комбинацией жира и мышц. Ее сиськи торчали почти на два фута[11]от тела, но практически не тряслись, благодаря баку, усиленному стальной сеткой. У нее был большой живот, но сиськи выпирали вдвое больше, что эффективно прятало его, если вы не одержимы такими вещами, которыми обычно был одержим я.Я никогда не был с большими женщинами. Жирные люди, на самом деле, немного вызывали у меня отвращение. Ожирение всегда казалось мне живым воплощением излишеств, жадности, отсутствия силы воли и контроля, лени. Я предпочитал худых или атлетических женщин. Но ее толстый мышечный рельеф бросал вызов всем моим предрассудкам. Мышцы на руках и ногах давали понять, что она не ленилась. У вас не будет такого трицепса, если вы будете сидеть на диване, поедая мороженое. Это требует силы воли и дисциплины. Тем не менее, она определенно не отказывала себе в еде.
Глядя на сексуально-экстравагантные пропорции крупной женщины, я почувствовал самую сильную, подавляющую похоть, которую не испытывал со времени полового созревания. Это застало меня врасплох и немного испугало. Я неуверенно заелозил в своем кресле. Моя эрекция пронзила живот и натянула до отказа трусы.
У женщины были красивые рыжие волосы, которые ниспадали ей за спину и развивались на ветру, когда она ехала. Глаза у нее сияли изумрудно-зеленым, губы были полными и пухлыми, окрашенными нагло-красным, и я знал ее. Я был уверен в этом. Я ходил вместе с ней в школу в Филадельфии. Ее звали Катрина.
В старших классах она была одной из тех трагически-хорошеньких полных девушек, которых худые девушки беспощадно дразнили, и которые позже стали либо шлюхами, либо старыми девами, либо суицидальными интровертами[12]
. Как я помню, она была последней. Она носила темную одежду, белый макияж вкупе с черной губной помадой, тенями для век и лаком для ногтей; она сидела в коридорах, читая Энн Райс, Генри Миллера и Анаис Нин, цитируя Эмили Дикинсон и Сильвию Плат и слушала- Ты не гей, не так ли?
Я покачал головой.
- Тогда почему ты позволил мне поцеловать тебя?
Я пожал плечами.
Он рассмеялся, и мы начали тусоваться вместе и подкалывать друг друга.
Джейсон был тем, кто побудил меня присоединиться к шахматной команде и "Клубу Креативных Писателей", познакомил меня с его группой "D&D"[13]
. Я все еще отбивался от агрессивных приглашений футбольных и баскетбольных тренеров. Я говорил им, что мне никогда не нравилось смотреть командные виды спорта и что я считаю их скучными и варварскими. Я тренировался потому, что жил в плохом районе, и большие мускулы были более легким способом избежать участи жертвы преступления, чем вооружиться пушкой или присоединиться к банде. В конце концов, они перестали меня беспокоить. Они обходили меня стороной в коридорах и бросали на меня взгляды, полные жалости и отвращения. Выражения их лиц говорили:На протяжении всей школы я избегал диких вечеринок, потому что там были наркотики и алкоголь, и я ненавидел запах сигаретного дыма и травки. Я был известен как Лайoнел Баргер, симпатичный гик. Это ставило меня на одну ступеньку выше Катрины МакКлори, сатанинской эмо-шлюхи, на школьной социальной лестнице.