Падает снег

– М? – он не обернулся, естественно (слишком много чести), а следил за развитием красочной кат-сцены.

– Ну, спасибо тебе, за… ну, за носки.

– Ага, – ответил он безэмоционально.

– Ты меня очень выручил.

В ответ молчание. Я покашляла. Никогда в жизни еще не ощущала себя настолько лишней. Мне очень хотелось, чтобы он развернулся, и я еще раз посмотрела в его молочно-голубые глаза. Мне понравился этот цвет. Не бывает таких глаз у злых людей. Только у добрых, но сильно обиженных. У тех, кто не способен сделать зла, но и специально не делает добра, думая, что восстанавливают таким образом справедливость, нарушенную кем-то конкретно на них. Такие люди и жизни себя специально лишают, потому что жить им дальше не хочется, а жить нужно, и совесть-то мучает, не переставая. Знаю я такую психологию, знаю и не смею осуждать.

– Можно, я как-нибудь приду к тебе… в гости? – решилась рискнуть я. Дыхание сперло.

– Зачем? – палец его наконец коснулся клавиши Escape, картинка на экране застыла, а сам парень развернулся ко мне с неудовольствием, но тут же оробел, когда наши взгляды встретились. Он словно не помнил, с кем разговаривает, пока не повернулся.

– Ты задал мне вопрос: откуда я знала про гранаты. Мой ответ слишком длинный, чтобы я ответила сейчас. Нужно время, – выкрутилась я, сама удивляясь такой находчивости.

Алексей помолчал, раздумывая, не моргая, громко при этом сопя и трогая растительность на подбородке. Видимо, интерес в нем перевесил стеснение, и он пробасил:

– Хорошо, – он старался не глядеть на меня прямо.

– Когда? – официально спросила я, еле сдерживая радость.

– Дверь всегда открыта, если ты не заметила, – проворчал он и отвернулся к экрану, полностью надевая наушники.

Больше не скажет ни слова, подумала я. И так исчерпал свою дневную норму в десять единиц. Но и этому надо радоваться, судя по всему. Ситуация настолько тяжелая, что даже такой мелочи надо радоваться, как прорыву. Сергей подтвердил мои предположения.

– Ну как, установила контакт? – подмигнул он мне, когда я вышла в прихожую, чтобы собираться домой.

– Так точно. Даже больше. Кажется, на днях я иду к нему в гости.

Громов-старший отреагировал очень бурно. Схватив за плечи, он начал меня трясти и что-то громко шептать, заглядывая мне в глаза.

– Как хорошо, что я тебя сегодня облил! – воскликнул он и сгреб меня в охапку, потом отстранился с серьезным лицом. – Ну, я хотел сказать, то есть…

– Забей, – улыбнулась я. – Сама радуюсь.

XXI. Бастион

Я было решила, что отныне мои мысли будут занимать в основном братья-Громовы, но это было бы слишком просто. Женский мозг славится тем, что умеет, в отличие от мужского, обдумывать множество несвязанных друг с другом вещей одновременно. Мысленно я то и дело возвращалась к воспоминаниям, связанным с бедолагой-Андреевым. Чаще всего я прокручивала в голове тот вечер, когда мы сорвались с кресел и стали танцевать под музыку из «Криминального чтива». Уж не знаю, почему это так запало мне в душу. Максим, Максим. Перед глазами его лицо – то улыбчивое, с которым он ходит в институте, то настоящее, озлобленно-угрюмое. Что же делать теперь еще и с этими душевными волнениями?

Ясно, что. Целиком посвятить себя вытаскиванию Лехи из трясины, в которой он сидит уже пять лет. Пять лет, господи! Во что же он успел превратиться за это время? Я оклемалась через пять месяцев, и то еще не полностью, я – слабая девушка, которая ни от кого не получала понимания и какой-никакой поддержки. Будет трудно. Порой, наверное, невыносимо. Для нас обоих. Однако я все же попробую вызволить его обратно, в наш мир, на свет божий. Это как с наркоманом. Он будет во всю силу упираться, возможно, и посылать меня, но потом, если у меня все получится, скажет мне спасибо. А начать следует вот с чего – начать следует с шоковой терапии…

С меня сбросили одеяло и дернули за ногу. Брыкнувшись, я перевернулась на другой бок и покрепче зажмурилась.

– Еще ты дремлешь, друг прелестный, – зычно продекламировали прямо над ухом. – Пора, красавица, проснись! – звонкий удар по голой лодыжке заставил меня возмущенно дернуть ногой. – Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, а нынче уж одиннадцать часов, пора вставать и заклеивать окна.

– Я встаю, не видно, что ли? – обозлилась я, поднимаясь и потягиваясь. Таня стояла передо мной – руки в боки, взгляд прищуренный.

– Теперь вот видно, – сказала она сердито, но тут же наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я упала лицом в подушку, выражая протест.

– Поднимайся, дела не ждут. От долгого сна случаются пролежни, между прочим.

Пришлось вставать.

Запланированное мероприятие по утеплению окон, а точнее, щелей в окнах, сквозь которые в квартиру задувал зимний свежий ветерок, стартовало сразу же после завтрака. Главным прорабом себя назначила Таня, а я была так, на побегушках – стояла внизу, сминала газеты и подавала ей, она же запихивала все эту бурду в трещины и сверху, для надежности, заливала строительной пеной.

Время от времени, пока Таня возилась, измазываясь в пене, я пробегала глазами заголовки и зачитывала самые громогласные из них подруге.