Падает вверх

Илья Ильич также увлекся, а мы, подталкивая друг друга локтями, задавали все новые и новые вопросы, как вдруг Илья Ильич остановился и сказал:

— Не вздумайте его делать, обещайте мне, даже в самых малых количествах!

— Мы и не собираемся, — пожал я плечами, а Чушку вопрос застал врасплох, и он выпалил:

— Так теперь же нам все ясно…

Эту фразу можно было понять по-разному, но Илья Ильич понял ее в самом скверном для нас смысле. Он сразу отошел от нас, в закатных лучах солнца его очки сверкнули каким-то подозрительным блеском, и, даже не попрощавшись, Илья Ильич быстро вбежал в подъезд своего дома.

Как мы потом узнали, в кабинете директора школы с ним была истерика. Срочно, пока мы были на занятиях, старшеклассников послали за нашими родителями. Они собрались не в школе, а на дому у директора. Мать Сергея — Кози — сразу же сказала, что ребята возятся в ее сарае и что, время от времени оттуда что-то стреляет, но когда она заходит в сарай, все сидят чинно, читают какую-то ученую книгу, а на вопрос: «Чем занимаетесь, ребята?», все хором отвечают: «Учим уроки по химии». Список химиков был составлен. Нечего и говорить, что в него вошли все члены тайного общества.

Нас вызвали с уроков, и процессия двинулась к угольному сараю Сережкиной матери. Илья Ильич долго нюхал остатки в фарфоровых чашках, восхищенно, но тем не менее осторожно взбалтывал растворы в пробирках, с профессиональным интересом рассматривал прожоги в лабораторном столе и все приговаривал:

— Вешать надо, надо вешать.

— Кого? — не выдержал Чушка. — Кого, Илья Ильич?

Илья Ильич посмотрел на него поверх очков и сказал:

— Родителей ваших, вот кого. И как эти лоботрясы всю округу не подняли на воздух, не понимаю?..

Тайное общество «Луч смерти» переживало свое величайшее падение и свой величайший триумф.

Как-то после уроков мы остались и все рассказали учителю физики.

— Пучок параллельных лучей? И одной заменой гиперболоидов вращения на параболоиды? Ничего не выйдет. — Учитель физики громко зазвенел связкой своих ключей.

— А по учебнику должно выйти, — сказал я, но уверенность уже покинула меня.

— Это, конечно, было очень заманчиво, я вас понимаю, но дело в том, что пучок истинно параллельных лучей не может существовать, это фикция. Вы правильно применяли законы геометрической оптики, и я вами доволен, но в школе вам не рассказывают о физической оптике, о волновой оптике, программа оставляет в стороне электромагнитную оптику. Учение о свете — обширнейшая область физики… Нет параллельного пучка света, и получить его методами геометрической оптики, то есть используя отражающие и преломляющие среды, не представляется возможным. Почему? Да попросту потому, что чем больше мощность в пучке, тем сильнее его рассеяние. Растет рассеяние пучка…

Это был конец, и мы все это поняли. Теперь, вспоминая этот разговор, я думаю о квантово-механических преобразователях света, ведь они, по-видимому, дадут возможность получать столь мощные, почти параллельные пучки, о которых даже не мечтал инженер Гарин. Время показало, что все-таки в какойто степени были правы Алексей Толстой и мы, поверившие в гиперболоид, но в тот момент я почему-то вспомнил того занозистого старикана, от которого я впервые услышал:

— Наука состоит из цепи противоречий.

У нас в классе была одна великовозрастная девица, звали ее Татьяной. Вокруг нее на каждой переменке вились старшеклассники. Мы, к счастью, не удостаивались ее внимания. Она действительно была красивой и разбитной, а посещала школу с таким видом, будто хотела всем нам сказать: «Это не для меня, взбрело же маменьке заставлять меня учиться, когда я уже все сама узнала».

Но вдруг произошла история, которая возмутила всех ее многочисленных поклонников и чуть было не окончилась для меня печально.

Все началось с того, что преподаватель математики, известный специалист — он преподавал у нас и одновременно вел занятия в транспортном институте: в те годы оплата работников школы и сотрудников института не очень различалась, — вызвал к доске Портоса и, возмущенный его знаменитым «Фу-у-у», буквально изничтожил его. Он задавал ему самые простые примеры и, пользуясь его смущением, повторял под общий смех класса после каждой его попытки найти решение: «Фу-у-у, глупо!» Портос несколько раз порывался сесть на место, но наш математик задавал ему все новые и новые примеры, а потом в очень вежливой форме заявил, что Портос «не то что туп, но весьма близок, весьма…».

«Фу-у-у, глупо!» исчезло из лексикона Портоса, он болезненно пережил головомойку и все дни напролет решал алгебраические задачи и приставал к каждому из нас, чтобы мы его о чем-нибудь спросили из математики. Я решил «разыграть» его и, предупредив ребят, что на большой перемене будет'"потеха", с невинным видом обратился к Портосу с таким предложением.

— Есть пример, Портос, — сказал я, — я его сам едва решил… Вот если справишься с ним за перемену, то больше никто из нас не будет сомневаться в том, что ты совсем не туп.