Падает вверх

— Нет, нет, Платон Григорьевич, там не пленка, там какая-то тончайшая проволочка, но я ее никогда не видел, радисты говорят. Я могу вам продемонстрировать, как эта штука работает.

Врач щелкнул кнопочкой, внутри ящика что-то зашумело, потом раздался голос Платона Григорьевича.

— …С вами говорить опасно…

— Вы его все-таки совсем выключите, — махнул рукой Платон Григорьевич. — Неприятно все-таки. Вас как величают, товарищ старший лейтенант?

— Цезарем Николаевичем.

— Вот и прекрасно, Цезарь Николаевич, теперь давайте сядем и подробно просмотрим вашу картотеку.

— А ведь вы меня когда-то учили, Платон Григорьевич, не узнали?..

— Да, да, то-то мне лицо ваше показалось знакомым.

— В Куйбышевской военно-медицинской академии в пятьдесят четвертом году.

— Шаповалов ваша фамилия? Теперь припоминаю… А вы повзрослели, возмужали. Ну за дело, мой друг. Давайте сюда вашу бухгалтерию.

— Да вы посмотрите на объем груди! — восклицал Шаповалов время от времени. — Такие легкие никогда не болеют, ведь так, Платон Григорьевич? Ну, а это совсем богатырь!

— Позвольте, Цезарь Николаевич, я вижу тут отметку: «Пилот первой категории», и далее: «Паралич кисти левой руки после ранения».

— Совершенно верно, Платон Григорьевич, здесь есть несколько человек, на которых специальным приказом не были распространены обычные ограничения. По их собственной просьбе, разумеется. И некоторые работники по радиолокации и техническому досмотру. Но это все такие, понимаете ли, чудаки; придут сюда и такого наговорят!..

— Они наговорят, а вы на магнитофон запишете и наслаждаетесь? Не так ли, Цезарь Николаевич?

— Бывает, Платон Григорьевич, — смущенно сказал Шаповалов. — Но ведь чудаки какие! Вот вы сами с ними познакомитесь и будете жалеть, что не смогли зафиксировать их рассказы. Тут есть один начальник локационного отдела, да вы его карточку как раз держите. Ладожский. У него позывные Гусар. Так он просто начинен такими историями, такими историями…

— Да, — перебил его Платон Григорьевич, — вижу эти истории… Что? Последствие ранения… Так, так… Да у него и давление повышено!

— Оно у него всегда такое, всю жизнь, я тут справлялся и смотрел карточки за двадцать пять лет его службы в армии. Феномен, но какой человек! Он, конечно, избегает «иммодикус лабор» — так сказать, чрезмерного физического напряжения.

— Но в полеты выходит регулярно… Я вижу отметки… Черт знает что у вас тут творится!

— Но ведь специальное распоряжение…

— Кончено, никаких специальных распоряжений! Меня прислали сюда навести порядок в медико-санитарной службе, оторвали от важных дел, важных работ. А вы развели тут инвалидную команду! Специальное распоряжение, скажете? А почему не протестовали, почему не подавали докладные? Вы кто, я вас спрашиваю? Вы, как изволили выразиться, «медикус» или любитель анекдотов?

Платон Григорьевич мысленно контролировал всю свою «горячую речь» и остался вполне доволен собой: вот она, истинная причина его приезда сюда, — инспекция, проверка, а там будет видно…

— Мы сегодня же начнем осмотр всего наличного состава. Всего…

— Вам придется иметь дело с Диспетчером, — предостерегающе сказал Цезарь Николаевич. — А это, доложу вам, фрукт…

— А ну-ка достаньте его карточку. Ах, вот она… Мельников Михаил Антонович… Хронаксиметрию сами проводили? Это хорошо… А вот как с рефлексами у вашего Диспетчера? Что?! Обостренная реакция?

— Но он редко выходит в полет, очень редко, ведь он не пилот.

— Ну что ж, начнем знакомство с этого вашего Гусара. Как вы производите вызов, по селектору?

Цезарь Николаевич набрал номер телефона, и в динамике, по которому до этого приглушенно транслировалась Москва, раздался голос:

— Гусар слушает…

— Борис Дмитриевич, зайдите на медпункт, вас хотят осмотреть. — Цезарь Николаевич положил трубку на место. — Он сейчас придет, — сказал он, — сами увидите.

Не прошло и двух минут, как дверь распахнулась и в комнату, сильно прихрамывая, вошел очень высокий человек.

«Действительно гусар», — подумал Платон Григорьевич, внимательно разглядывая вошедшего: шапка вьющихся черных волос, ясные карие глаза под густыми, будто нарисованными бровями, лицо доброе, мягкое.

— Борис Дмитриевич, с вами тут хотят познакомиться, — сказал Цезарь Николаевич.

Ладожский издал неопределенное восклицание и вдруг громко застонал, схватившись за поясницу.

— Что с вами, Борис Дмитриевич? — забеспокоился Цезарь Николаевич. — Опять радикулит?

— Сил нет! — выразительно и громко сказал Ладожский. — Сил моих больше нет. Если бы не моя перечница — конец!

Ладожский твердо взглянул в глаза Платону Григорьевичу и торжественным жестом протянул ему какой-то округлый белый предмет.

— Что это? — немного растерянно спросил Платон Григорьевич.

— Рекомендую, единственное проверенное средство от радикулита. — Ладожский со стуком поставил перед Платоном Григорьевичем белую фаянсовую перечницу. — Не узнаете? — спросил он. — Ресторан «Арарат». Больше таких нет нигде. Обратите внимание на форму. Похищена, признаю совершенно открыто, в сорок шестом году.

— Сколько же лет вы страдаете от радикулита? — спросил Платон Григорьевич.