В сумерках Майкл Вайерман сидел на корточках возле неширокого веселого ручейка, змеящегося в поросшей кустарником долине-междугорье. Его спина болела невыносимо, он едва мог выпрямиться. Сбросив на землю тюк с ружьями и забыв о нем, он поспешно завернулся в одеяло и теперь безуспешно пытался согреться и унять дрожь. Где-то в глубине его черепа раздавался тихий, но настойчивый и изводящий звон. Каждый раз, когда он сглатывал, в его ушах болезненно стреляло. Суставы ныли и горели огнем и, несмотря на страшный озноб, горячая липкая испарина покрывала все его тело и лицо.
Сидящий неподалеку Ньюфстед наново перевязывал раненную левую руку при помощи правой руки и зубов и время от времени украдкой поглядывал на него.
– Знаешь, – наконец подал голос землянин. – В этих горах пришлые не ходят. Они не дураки и не суются сюда. Бесполезно пытаться вести боевые действия против разрозненных групп при помощи регулярных частей, в особенности в горах. Это классика военной науки.
– Очень интересно, – глухо пробормотал в ответ Майкл.
Раз подав голос, Ньюфстед уже не унимался – его обуял неудержимый приступ разговорчивости. Возможно он чувствовал себя в долгу у Майкла. Его манера говорить и держаться при этом существенно не изменилась – презрительная насмешка по-прежнему была в его голосе вместе с отчетливым удивлением наивности Майкла – но теперь Ньюфстед объяснял ему что-то, снисходил до этого, а не просто отдавал приказы. Было ясно, что подобное обращение давалось Ньюфстеду нелегко, и он определенно чувствовал себя неловко. Но что-то принуждало землянина поступать так, и он с жаром искал повод для разговора. Несмотря на свое довольно туманное состояние в тот момент, все это Майкл Вайерман не без удовольствия отметил для себя, не забывая при этом ни на секунду о черной земле под собственными ногтями, забившейся туда, когда он выкапывал могилы для двоих убитых и хоронил их, а потом посыпал свежую землю иглами для маскировки.
– По правде говоря, пришлым здесь и делать-то особенно нечего, – продолжил тем временем Ньюфстед. – Никакой угрозы для них мы не представляем. Более того, они предпочитают, чтобы мы сидели здесь, а не путались у них под ногами в городах, создавая там неприятности. Никто не любит в своем районе хулиганов. Недовольные разогревают страсти, они вредны уже хотя бы тем, что непокорны; для них нужно содержать тюрьмы и концлагеря. В тюрьмах и концлагерях за заключенными нужен хоть какой-то уход и кормежка. Поэтому пришлые решили оставить нас в покое… а мы… а мы решили оставить в покое их.
– Уделив основное внимание междоусобной войне.
– Людям нужно что-то есть, у нас это одна из главных проблем, – резко и сурово отозвался Ньюфстед.
– И как же вы решаете эту проблему?
Ньюфстед щелкнул языком.
– Что сказать – фермерам в здешних горах приходится платить двойной налог, только и всего.
После того как солнце окончательно скрылось за горизонтом, в долине похолодало. Одеяло почти не спасало Майкла от холода. Он покачивался вперед и назад, перемещая вес тела с пяток на мыски.
– Может быть, разведем небольшой костер? – наконец решился предложить он.
– Если хочешь скорее сдохнуть, то давай, валяй.
Из горла Майкла непроизвольно вырвался холодный смешок.
– Вот что мы сделаем – найдем здесь какую-нибудь нору, – сказал тогда Ньюфстед, – и будем там по-очереди спать. Завтра нам останется всего ничего – только подняться на следующую гору. От подножия начинается территория Хамиля. Там и погреемся.
– Хамиль, – повторил Майкл, скривив губы.
Ньюфстед произвел звук, который можно было назвать смехом только на половину.
– Хамиль просто клоун. Без меня и Ладисласа он не сумел бы даже штаны утром застегнуть. Вот, например, вчера вечером я говорю ему, что рядом с лагерем мы заметили незнакомца. И что, ты думаешь, он мне ответил? Он сказал, что теперь, когда у него есть ружья, никто не посмеет на него напасть. Вот таким вот образом. А зачем
Ньюфстед сплюнул себе под ноги.