Падающий

С ним был сопровождающий, молодой человек в белом, сотрудник фитнес-центра. Кейт остановился на краю широкого открытого пространства: куда ни глянь, люди делают упражнения, кровь циркулирует. Семенят по беговым дорожкам или бегут на месте, и нет в них ни тени единообразия, никакой задавленности регламентом. Атмосфера полной целеустремленности и какой-то первозданной, патриархальной чувственности: женщины выгнуты или согнуты в три погибели, только локти и колени видны и шеи с набухшими жилами. Но не только это объединяет его с ними. Здесь собрались люди, которых он понимает, насколько вообще способен кого-то понимать. Те, с кем он может стоять локоть к локтю во Время После. Наверно, это он и чувствует: духовную общность, родство, основанное на доверии.

Он прошелся между задними рядами; сопровождающий плелся следом, ждал вопросов. Кейт осматривался. Когда он выйдет на работу — в ближайшие дни, — ему придется всерьез заниматься в спортзале. После восьми или десяти часов в офисе негоже сразу бежать домой. Потребуется сжигать лишнее, экзаменовать свое тело, обратить свой взор внутрь, укреплять силу мышц, выносливость, гибкость, психическое здоровье. Ему понадобится узда дисциплины, некий комплекс ритуальных действий, добровольная повинность, помогающая перед возвращением домой освободиться от злости на все и вся.

Мать опять задремала. Лианне хотелось домой, но она сознавала: пока не время. Всего пять минут назад Мартин вскочил и, не сказав ни слова, удалился; нехорошо, если Нина проснется одна в пустой квартире. Лианна пошла на кухню, нашла фрукты, сыр. Когда она мыла под краном грушу, из гостиной послышался какой-то звук. Лианна завернула воду, прислушалась, вернулась в гостиную. Мать разговаривала с ней.

— Иногда я вижу сны, когда сплю лишь вполглаза, неглубоко, — а сны снятся.

— Пора нам с тобой перекусить — и мне, и тебе.

— Прямо кажется: сейчас раскрою глаза и увижу наяву то, что снится. Ерунда какая-то, правда? Сновидение — не у меня в голове, а вокруг.

— Это все от обезболивающих. Ты их слишком много пьешь, неоправданно много.

— Физиотерапия — это больно.

— Ты же упражнений не делаешь.

— А значит, я и лекарств не принимаю.

— Не смешно. Один из препаратов, которые ты пьешь, вызывает привыкание. Как минимум, один.

— Где мой внук?

— Там же, где был, когда ты в прошлый раз о нем спрашивала. Вопрос не в нем. Вопрос в Мартине.

— Трудно представить, что однажды, рано или поздно, мы перестанем препираться на эту тему.

— Он прямо рвет и мечет.

— Как он рвет и мечет, ты еще не видала. У него это застарелая черта характера, еще до нашего знакомства появилась.

— А вы знакомы двадцать лет, верно?

— Верно.

— Но что было до вашего знакомства?

— Он участник событий своей эпохи. Всех смут, о которых ты знаешь. Он действовал.

— Стены голые. Инвестирует в искусство и живет с голыми стенами.

— Почти голые. Да, в этом весь Мартин.

— Мартин Риднур.

— Да.

— Ты ведь мне однажды сказала, что это ненастоящее имя?

— Не знаю. Может быть, — пробормотала Нина.

— Раз я слышала, значит от тебя. Это его настоящее имя?

— Нет.

— Кажется, ты мне его настоящего имени не называла.

— А, может, я настоящего и не знаю.

— Двадцать лет.

— Не беспрерывно. Собственно, с долгими интервалами. Он где-то там, я где-то сям.

— У него есть жена.

— И она не там и не сям, в каком-то третьем месте.

— Двадцать лет. Ты с ним путешествуешь. С ним спишь.

— К чему мне его имя? Он — Мартин. Что нового я о нем теперь узнаю, узнав имя?

— Вот имя и узнаешь.

— Он — Мартин.

— Узнаешь, как его зовут. Это же приятно.

Мать указала подбородком на две картины на стене.

— Когда мы только познакомились, я заговорила с ним о Джорджо Моранди. Показала ему альбом. Прекрасные натюрморты. Форма, цвет, чувство пространства. Он совсем недавно занялся своим бизнесом и о Моранди почти не слыхал. Поехал в Болонью — посмотреть работы своими глазами. Вернулся и сказал: нет, нет, ни за что. Второстепенный художник. Буржуйский, пустопорожний, зацикленный на себе. Мартин его разгромил с марксистских позиций.

— Прошло двадцать лет.

— И он видит форму, цвет, пространство, красоту.

— Это более прогрессивная эстетика?

— Он видит свет.

— Или художника, который умеет себя продавать или себя обманывать. Комментирует в духе собственника.

— Мартин видит свет, — сказала Нина.

— И деньги тоже видит. Работы-то очень недешевые.

— Да, очень. И сперва я гадала, как они к нему попали, совершенно серьезно. Подозреваю, в начале пути он иногда приторговывал краденым.

— Занятный тип.

— Однажды он мне сказал: «Я был кое в чем замешан. — И добавил: — Это не значит, что моя жизнь интереснее твоей. Ее можно приукрасить. Но в памяти, в глубине души, — сказал он, — ярких красок или увлекательных поворотов немного. Только серый цвет, только ожидание. Сидишь, дожидаешься. — Он сказал: — Все, знаешь ли, такое… нейтральное».

Она ловко — пожалуй, чуть-чуть озлобленно — передразнила его акцент.

— Чего же он дожидался?

— Наверно, исторического момента. Толчка к действию. Прихода полицейских.

— Полицейских? Из какого отдела?