Падающий

Учеба в летной школе у него не задалась. Он сидел в качающемся кресле тренажера и пытался угадать правильное решение, соответствующее условиям полета. Остальные, почти все, учились лучше. Амир — уж конечно. Амир уже водил небольшие самолеты и брал дополнительные часы на тренажерах «боинга-767». Иногда он расплачивался наличными, деньгами, которые переводили из Дубая. Они опасались, что власти прочтут их зашифрованные электронные письма. Что списки авиапассажиров отслеживают, и все банковские операции с суммами выше определенного лимита — тоже. А вот Амир не опасался. Получал любые суммы в одном банке во Флориде, просто по переводам на свое настоящее имя — указывал и имя, и фамилию: Мохамед Атта. Он ведь был, в сущности, никто невесть откуда.

Теперь они брили щеки. Ходили в футболках и хлопчатобумажных брюках. Хаммад толкал свою тележку по проходу к кассе, а когда что-то сказал, кассирша улыбнулась, но так его и не увидела. Их задача — оставаться незамеченными.

Он знал свой вес в фунтах, но не оповещал об этом других и даже про себя этим не гордился. Переводил метры в футы, умножая на 3,28. В доме постоянно жили двое или трое; другие приезжали и вскоре уезжали, но не так часто и не такие возбужденные, как когда-то на Мариенштрассе. Они перешли на следующую ступень — всесторонней и целеустремленной подготовки. Теперь пылал только Амир. Амир был как электроток, из глаз капал огонь.

Похудел Хаммад в Афганистане, в учебном лагере, где начал понимать, что смерть сильнее жизни. Там его поглотил пейзаж: водопады, замерзшие на бегу, небо без конца и края. Там все было ислам: реки, ручьи. Подбери с земли камень, зажми в кулаке: это ислам. Пройди по деревням: у каждого на устах имя Аллаха. Впервые в жизни он испытал такие чувства. Надел пояс с взрывчаткой и понял: теперь он мужчина, наконец-то готов преодолеть расстояние, отделяющее его от Бога.

Он ездил на «мицубиси» по сонным улицам. Однажды — надо же! — видел машину, в которую втиснулось человек шесть- семь; они курили и смеялись, молодые парни и девушки — студенты, наверно. А что, если вылезти из своей машины и сесть к ним, это же легко? Распахни дверцу на ходу, перейди шоссе и — к их машине, ступай по воздуху, и потяни на себя дверцу, и садись.

Амир переходил с английского на арабский, цитируя: «Аллах истребляет народ или селение лишь в назначенное Им время, которое известно только Ему».

Здешняя жизнь — каждая деталь, этот мир газонов, существующих для полива, и бесконечных рядов домашней утвари в магазинах — сплошная иллюзия, беспрерывная. В лагере на ветреном плато из них сделали мужчин. Они стреляли из автоматов и взрывали фугасы. Обучались высочайшей форме джихада, которая состоит в том, чтобы проливать кровь, свою кровь и чужую. Люди поливают газоны и едят гамбургеры. Хаммад иногда заказывал еду на дом — что уж отрицать. Молился пять раз на дню, иногда реже, иногда ни разу. Смотрел телевизор в баре недалеко от летной школы и с удовольствием воображал себя на экране: силуэт в рамке металлодетектора, заснят на видео по дороге на посадку.

Но их же и близко к самолетам не подпустят, правда же? У властей — списки подозрительных и тайные агенты. Власти умеют читать волны, которые летят из твоего мобильника к башне, а оттуда — в космос, к спутнику связи, а со спутника — на мобильник человека, который едет на машине по йеменской пустыне. Амир больше не говорил о евреях и крестоносцах. Теперь речь шла только о тактике, о расписаниях авиарейсов, запасах топлива и доставке людей из одного пункта в другой, в нужный момент в нужное место.

Эти люди, бегающие трусцой по парку, олицетворяют мировое господство. Старики в шезлонгах, белые тела, набухшие вены, бейсболки — они правят нашей планетой. А сами когда-нибудь об этом задумываются? — гадает Хаммад. Интересно, видят ли они его, стоящего рядом: чисто выбрит, в кроссовках.

Пришло время прервать все контакты с отцом и матерью. Он написал им письмо, сообщил, что уезжает на некоторое время по делам. Написал: устроился в конструкторское бюро, скоро меня повысят по службе. Я по вам соскучился, написал он, а потом порвал письмо и швырнул клочки в бурный поток воспоминаний.

В лагере ему дали кинжал, который раньше принадлежал одному саудовскому принцу. Какой-то старик, орудуя плетью, заставил верблюда встать на колени, потом, схватив уздечку, задрал его голову к небу, и Хаммад перерезал животному горло.

Оба они одновременно вскрикнули — и он, и верблюд, завопили истошно, и в душе глубоко-глубоко взыграла радость воина: он ее почувствовал, попятившись, увидев, как валится верблюд. Широко раскинул руки, а потом поцеловал окровавленный кинжал и вскинул к небу, выражая наблюдателям — мужчинам в халатах и чалмах — свою благодарность и почтительность.