Падали, но поднимались (СИ)

— Разве это имеет значение? — он потянулся за поцелуем, но девушка отвернула лицо. Выдохнув, Дима отступил. — Я не могу поверить твоим словам, когда есть факты, говорящие об обратном. Почему ты не отвечала на письма, которые отец писал тебе каждый день?

В его голосе был слышен гнев. Эва покачала головой. Вечно одно и тоже — от одной встречи к другой.

— Да потому что… — она оборвала себя на полуслове. На лице промелькнула тень отчаяния.

Взяв со стола сумку, Эва вышла из кабинета. Дима рассмеялся.

— Ну и вали. Я хотя бы пытался вернуть наши отношения.

Зарываясь длинными пальцами в волосы, Дима сел на парту. Он закрыл глаза, вслушиваясь в неровный стук сердца. В голове крутилась лишь одна мысль. Одно слово.

Потерял.

Парень не бегал так быстро даже на тренировках. Горячий воздух бил прямо в лицо, икры горели. Когда перед глазами замаячили белые перила его крыльца, Дима обливался потом. Его мать, в фартуке с цветочками и в высоких желтых перчатках, занималась садом. Мало кто мог предположить, что женщина, которую все всегда видели ухоженной и в дорогих платьях, находила успокоение в садоводстве. Она подняла голову и непонимающе посмотрела на сына.

— Почему ты бежал? Иди, выпей воды, иначе у тебя будет истощение, — парень кивнул и медленно направился к двери, чувствуя, как деревенеют ноги, — и Дим, когда приведешь себя в порядок, принеси пожалуйста старый шланг. Он должен быть где-то в кладовке на верхних полках.

Дима принял душ и выпил несколько стаканов воды со льдом. Теперь он мог думать спокойнее — злость на Эву из-за недавнего разговора отступила, а вот тупая боль под ребрами осталась. Парень постоял возле окна, наблюдая за тем, как его мама пересаживает цветы, и только когда она обернулась и замахала ему руками, вспомнил о её поручении.

В кладовку из их семьи почти никто никогда не ходил. Здесь хранился всякий хлам — кое-что поценнее снизу, а вот то, чему давно была место на помойке — на самых верхних полках. И несмотря на то, что Дима был высокого роста, чтобы дотянуться до них, ему пришлось встать на носочки.

Он заприметил злосчастных шланг еще когда только включил свет. Он лежал, свернутый в кольцо, рядом с какой-то картонной коробкой. Маневрируя между расставленными по полу ящиками, Дима вытянулся насколько мог, стараясь не задеть лишнего, пока доставал нужную ему вещь. Но видимо парень дернул рукой слишком резко, потому что старая коробка заскрипела и свалилась на пол вслед за шлангом.

Дима выругался. Зачем они вообще хранили все это старье здесь? Парень присел, собираясь вернуть содержимое в коробку, но увидев, что это — замер. Теперь вопрос, которым он задавался ранее, стоял еще острее — почему его отчим не избавился от этого еще несколько лет назад? Зачем хранить то, что причиняет боль.

Прямо перед Димой лежало несколько десятков конвертов. Все они были адресованы одному человеку — дочери. Было видно, что письма несколько раз прогонялись по кругу почтового ада, но в итоге возвращались к отправителю даже невскрытыми. Парень сел прямо на пол, поздно спохватившись, что тот грязный, и вскрыл один конверт. Он знал, что так поступать плохо, но верил, что, если прочитать боль отчима, выраженную через бумагу, забыть Эву станет проще.

Но всё получилось наоборот. Лишь едва коснувшись глазами бумаги, Дима понял, что ненавидит человека, которого был готов назвать отцом. Также, как и названного брата.

На двух листах, в каждой строчке, с одной и с другой стороны была написана лишь одна фраза, повторяющаяся десятки раз: «надеюсь, ты сдохнешь вслед за своей матерью».

Сжав письмо в руке, парень выскочил на улицу. Инна, вытирая со лба пот, посмотрела на сына сначала с усмешкой, затем с испугом. Она хотела сказать «тебя только за смертью посылать», но слова так и не сорвались с губ. Женщина сразу поняла, что ее сын чем-то взбешен.

— Дим, — она боялась, что он сейчас взорвется. Парень медленно обернулся.

— Он врал, мам. Мне. Тебе. Врал об Эвелине, — он дал ей письмо и сжал ладонями виски.

Инна, прочитав всего одну строчку, тут же отбросила листы на землю.

— Но почему? — Дима покачал головой.

— Я должен поговорить с ней, объясниться, — он покачнулся, словно внезапно тяжело заболел, — я такой идиот. Видел всего лишь одно письмо, написанное для прикрытия, и верил ему шесть лет.

Он направился к дороге, когда Инна схватила его за руку. Сняв одну перчатку, она залезла в карман и протянула ему ключи от машины. Дима благодарно кивнул.

— Надеюсь, ты сможешь привести ее к нам в дом, чтобы я смогла извиниться.

— Конечно, — поцеловав мать в щеку, Дима пошел к гаражу.

Он не понимал лишь одного — почему Андрей желал смерти дочери. И почему Вадим так плохо относится к сестре. Он набрал номер брата, переключаясь на блютус-гарнитуру. Вадим ответил не сразу. По его голосу Дима понял, что тот пьян.

— Как хорошо, что ты звонишь, — он засмеялся прямо в трубку, и Дима поморщился.

— Что отмечаешь? — в трубке слышалась громкая музыка и женские крики. Парню приходилось напрягать слух, чтобы разобрать то, что ему говорил Вадим.