Падальщик

— Также относительно просто оказалось сформировать основные мысли и желания у другого избранного — Теодора Звеллингера. Этот американец обожал своего отца. Позже отец его расстался с его матерью, но продолжал заботиться о сыне, — помог ценой собственных бессонных ночей, бесчисленных докторов, на которых не жалел денег, остановить развивавшуюся у ребенка нервную болезнь. Конечно, он не мог знать, что под видом докторов провинциальных клиник Теодора лечили лучшие профессора планеты… Звеллингер успел перенять у отца веру в американскую демократию, в общество с равными возможностями, в свободный рынок. Мы сочли эти ценности вполне надежными и правильными для будущего контакта с Вратами.

Девин, сидящий напротив Ли-Ваня и все это время внимательно слушавший барона, кашлянул в кулак.

Фон Рихтхофен кивнул ему.

В кабине зазвучал мягкий баритон:

— Отчим Звеллингера — старинный член Ордена. Но даже без его влияния, Теодор, еще учась в Университете, начал сотрудничать с ФБР — в качестве идейного агента-осведомителя. Уже приехав на учебу в Англию и не зная, что действует в интересах Ордена, он получил задание прибыть на Пхукет, в монастырь Бань-Тао. Звеллингеру поручалось под видом туриста проникнуть в монастырь и установить в нем прослушивающие устройства. Все это делалось, конечно, чтобы больше узнать о вас, Ли-Вань и найти способ привлечь вас в Лондон. Хоть по правилам Лилы избранные в конце цикла должны так или иначе оказаться у Врат, — кто знал, будут ли правила вполне работать в приход Падальщика?

Девин чуть заметно улыбнулся:

— Технически провалив задание, Звеллингер, по сути, выполнил его блестяще.

Он понизил голос:

— Другой наш агент на днях все-таки установил в Бань-Тао прослушивание. Так вчера мы узнали о существовании южного братства…

Ли-Вань все молчал.

— Я продолжу, — вновь вступил Фон Рихтхофен, — еще одним избранным оказался Самуэль, сын обедневшего английского аристократа. Я нашел способ сблизиться с его отцом. Вскоре сэр Пол был посвящен в Хранители. Воспитанием Самуэля я занялся сам — труды лучших философов и мистиков, благородные традиции древнего аристократического рода должным образом готовили избранного к высокой миссии…

Машина качнулась в пробке, Фон Рихтхофен оперся рукой о сиденье.

— С девушками возни оказалось больше, — он озабоченно нахмурился. — Катарина в детстве показалась нам чувствительным домашним ребенком. Мы решили, что залогом ее благой жизни станут семейные ценности. Родной отец ее в какой-то момент начал много пить и стал уделять ребенку слишком мало внимания. Мы сочли, что это опасно. Слегка ускорив то, что само собой должно было случиться, мы познакомили мать Катарины с человеком, занимавшим хорошее положение в обществе. Этот человек, как нам было известно, имел искреннее намерение создать крепкую семью… Все получилось как нельзя лучше.

Фон Рихтхофен перебрал пальцами на набалдашнике.

— Вторую девушку мы с детства приобщили к науке. Родной отец Евгении отлично подходил для нашей цели. Все мысли и желания избранной оказались сосредоточены на достижениях в областях наук точных. Мы лишь чуть-чуть подтянули ее результаты на выпускных экзаменах в школе; потом немного помогли в занятиях в университете… Там и тут Евгения находила случайные намеки на пути решения сложных задач, подсказки… Но поймите нас правильно, мы лишь развивали в Евгении те способности, что были даны ей от природы…

Фон Рихтхофен помолчал, потом слегка поморщился:

— Дипак Бангари — вот кто из всех вас оказался самым неуправляемым. С детства он не желал признавать никаких авторитетов, учился как попало, убегал из дома, бродяжничал. Его поведение убедило нас еще больше в том, как опасно было отдать открытие Небесных Врат на откуп случайной вере. — Буйную и неуправляемую энергию Дипака нам удалось усмирить и направить в правильное русло, лишь внушив ему мечту о богатстве. Страсть к деньгам, конечно, не лучшее качество, но все же в мыслях о добропорядочном получении богатства скрыто, по нашему мнению, много позитивного. И вот, мы возвращаемся к его дяде — именно для того, чтобы развить в Дипаке стремление к деньгам, мы создали миф о богатстве дяди.

Фон Рихтхофен потянул пальцем воротник.

— Хотя мы и запретили душевнобольному Ягджиту Суннаниле общаться с семьей, в один из своих светлых моментов он упросил нас разрешить оставить своей семье хотя бы какое-нибудь наследство. Мы согласились — с условием, что наследником будет его племянник, избранный Дипак Бангари. В наследство мы включили некоторое количество дешевых и весьма рискованных акций молодых неизвестных компаний, купленных по ошибке одним из наших брокерских домов в Европе — их ворох тогда стоил не много. Дядя сделался смирен — с тех пор даже чудачествами, рожденными в нем болезнью, нам удалось управлять таким образом, чтобы то и дело напоминать семье Дипака о его якобы несметном богатстве. В целом, затея удалась — Дипак заразился желанием разбогатеть.

Фон Рихтхофен вынул из нагрудного кармана пиджака белоснежный платок и вытер ими уголки рта. Затем продолжил: