Падальщик

Самуэль тоже сравнивал людей, — в частности однокашников в бизнес-школе, — с насекомыми, но образ у него в голове был другой. На деревьях, представлял он себе, сидят жучки и бабочки, — проходит какое-то время, и лапки насекомых начинает обволакивать стынущая вокруг смола жизни. Насекомые вязнут — и вот, самые отчаянные из жучков и бабочек делают титаническое усилие, пытаясь вырваться из густеющей массы. Они поднимаются в воздух и, радостно вдыхая в себя ветер, летят от смолы прочь, к новым, — как им представляется, счастливым — возможностям.

К каким возможностям?

Смола повсюду. У Самуэля было очень много денег, открывающих ему любые так называемые «возможности», — а в будущем денег станет еще больше, — неприлично много, — и что же, он свободен?

Он знал, что нет.

Смола, смола — везде смола. Было ли спасение? Поиску ответа на этот вопрос он, словно Фауст, посвящал все свое время. Пока за двадцать четыре года он ничего не нашел. Единственное, что он знал точно, так это то, что если уже смола неминуемо должна была обернуться вокруг каждого, то надо было не суетиться, подобно этим смешным студентам в бизнес-школе, а найти способ застыть в смоле красиво, чтобы не опозориться перед теми, кто придумал это все, и кто украсит себя янтарем с омертвевшим насекомым…

Конечно, даже сам Самуэль был не вполне свободен в выборе той позы, которую он мог принять в янтаре. Сын своего отца, он был прямым потомком древнего рода, — род этот, выросши за века, превратился из маленькой кучки камней, сформировавшейся вокруг случайного препятствия на земле, в пирамиду уходящую высоко в небо. Несмотря на неразбериху в жизни каждого отдельного камня-человека в пирамиде, все они смотрели на камни, разбросанные без всякого порядка внизу на земле, не просто свысока, но в понимании того, что в отличие от них, розненных на земле камней, они есть часть организованной веками и целенаправленной силы, стремящейся в конечном итоге достичь неба и обустроить мироздание наилучшим образом.

Когда отец в детстве приводил Самуэля в часовню известного собора в Виндзоре и сажал по специальному разрешению смотрителей то в одно, то в другое узкое с резной башней наверху кресло, Самуэль чувствовал спиной таблички с именами своих предков — предки входили в него. Жизни предков накладываюсь одна на другую, произрастали одна из другой, питали друг друга, продолжая таинственное, один раз начатое дело. В чем заключалось это дело?

Этого он не знал. Но при этом все благородные предки Самуэля, — а также их жены, братья и сестры, — и родственники их жен, братьев и сестер, — и их поверженные враги, и их благодарные союзники; и казненные ими предатели, и измученные трудом на них крепостные; и покоренные ими народы, и ненавидящие их бунтари; и еще куча народа, с ними связанная — все эти толпы людей смотрели на Самуэля из-под воды времени мерцающими зелеными глазами и говорили ему: «Будь тем, кем пирамида сделала тебя. Мы все свидетели тому, что твой род был. А раз он был, это не зря».

Самуэлю, с одной стороны, казалось объективно странной вера аристократов в свою избранность и «высшесть». Почему, если энное количество людей цепко взяли друг друга за руки, они знают больше других? Но, с другой стороны, Самуэль, если его позвать голосом, повернется к позвавшему всем корпусом, а не как простолюдины, одной головой или взглядом. Он делает это не из высокомерия, но потому что не может повернуться иначе — слишком велика тяжесть, которую он, поворачиваясь, тянет за собой из-под воды времен.

В конце концов он придумал, чего хотят от него все эти люди с мерцающими под водой зелеными глазами: они хотят, чтобы он защитил их родовую пирамиду смыслом', он должен стать тем сияющим камнем на вершине пирамиды, откуда указующий Свет станет виден всем разрозненным камням на земле. И для того, чтобы стать таким сияющим камнем на вершине пирамиды, Самуэль без конца штудировал книги — по философии, религии, тайному знанию; огромная, в несколько этажей библиотека Рэйвенстоуна открыла ему многое, но… В какой-то момент книжное знание стало повторяться, и у него начало складываться впечатление, что он читает разные описания одной и той же запертой и не желающей открыться двери…

Тогда он направил свой взор на практическое знание. Бизнес-школа была его ответом схоластике. Когда он поступал сюда, он думал, что здесь учат секретам управления миром, — подобно тому как в таинственных монастырях Непала и Тибета учат управлять своим телом. Нет-нет, ничему такому в бизнес-школе не учили. Находили успешных людей по всему миру, пускали дымовую завесу учености и два года подряд произносили над учениками заклинания типа «добавленная стоимость» и «конкурентное преимущество». А потом продавали припорошенных тайной диплома МБА людей тем оборотистым парням, которые по всему миру по-простому, с разной степенью обмана и насилия (и без всяких дипломов) оттирали друг у дружки действительно большие деньги.