Падальщики. Книга 1. Непогасшая надежда

Я осиротела уже давно. Папа умер от рака легких, еще когда мне было двенадцать. Иногда мне кажется, что в командиры не берут тех, у кого живы родители. Словно есть какой-то невидимый пункт «сиротство» в разделе требований в должностной инструкции командира. Все, что осталось от папы, это входные ворота Желявы и глубокая печаль в душе. Когда мы покидаем территорию базы на время миссии, ребята стучат по бетонным стенам на удачу. Я же трогаю ворота, прося папу следить за мной на вражеских землях. Я никогда не чувствовала его присутствие, даже снов с ним не вижу, но мысль о том, что он стоит позади меня, дает мне сил держаться дальше, продолжать борьбу. Выживать.

Леха для меня, как старший брат, мы с ним даже внешне похожи. Оба светлые, и стрижки короткие. Вот только он ростом под два метра, а я ему едва до плеч достаю. Сорвавшийся трос с контейнера на складе полоснул его по лицу три года назад, и теперь вдоль левой стороны лица тянется длинный шрам, разделив бровь надвое. С ним он стал еще более брутальным.

Его мать относится ко мне как к своей дочери, она всегда радуется, когда я навещаю их групповые жилые отсеки. Когда Легавый закончил общую военную подготовку и стал новобранцем Падальщиков, ему дали место в казарме, а маму выселили из отдельной комнаты, потому что они предназначены только для семей. Теперь Тамара живет в общем спальном блоке на двадцать человек. Это еще комфорт. Есть блоки на шестьдесят персон, в основном он для инженеров. Я благодарна Тамаре за ее чуткость и внимание, удивительным образом она умудряется достать для меня откуда-то засахаренные сухари, приговаривая что в России всегда было принято почивать гостей только самым лучшим из хозяйства. Хотя я Падальщик, я сама могу ей таких вкусностей нанести, что она взлетит к небесам. Но я сижу с ней на железной двухъярусной койке и грызу этот маленький сухарь, и поражаюсь тому, насколько он до слез вкусный!

На базе люди эгоистичны и злы. Это неудивительно, в условиях вечной борьбы за выживание каждый сам за себя. Пример Тамары и Лехи убеждает меня лишний раз в широте русской души. Как бы я ни пыталась объяснить этот термин своим инакоязычным друзьям, не могу подобрать эквивалент для перевода. Душу мы понимаем по-разному. Приходится целые монологи на десять минут разводить, чтобы объяснить, что такое русская душа. Хотя, может, мои суждения расистски и все зависит от самого человека, а не от принадлежности к народу. Не знаю я. Да и вряд ли кто-нибудь даст четкое понимание, откуда берется милосердие.

Тамара с сыном приняли меня в свою семью сразу после смерти отца, а это доказывает, что мое командирство тут ни при чем. Лехе я благодарна до конца жизни, потому что в Падальщики меня именно он приволок, когда я была слишком разбита смертью папы, чтобы на ежегодном Распределении сделать выбор в пользу одного из четырех блоков.

Легавый выходит из-за угла, застегивая ширинку:

- Все хорошо. В раковину поссал, — говорит он.

- Я рада за тебя, — отвечаю я его излишней прямоте.

- Напомни, что там Федор хотел приготовить сегодня? — спросил Легавый.

- Что-то под загадочным названием «пицца».

- Это вкусно?

- Я так поняла, это что-то типа куска сухого теста, на который кидаешь все съедобное, что найдешь в холодильнике.

- Вот это подойдет?

Я беру из его рук коробку с надписью «Кисель плодово-ягодный». Я впервые читаю эти слова. Я не понимаю, что они значат.

- Черт его знает, но тут изображен какой-то красный плод. Наверное, что-то с помидорами? Берем!

Легавый складывает все в рюкзак. Мне кажется, что кроме помидора мы других овощей и фруктов не знаем. Просто помидор — смешное слово, запоминается легко. По-ми-дор. А к чему запоминать названия того, чем мы едва ли пользуемся? Я залезла в следующий ящик, там тоже было пусто. Кажется, и этот дом мы уже хорошенько вычистили. А потом мне на глаза попалась какая-то завалявшаяся в пыли стеклянная банка, которую кто-то не заметил в предыдущий визит. Я вытащила ее из-под груды пожелтевших газет, уже рассыпающихся от прикосновения, стряхнула грязь и прочитала вслух.

- «Маринованные вешенки»… Не может быть!

Мой возглас такой громкий и внезапный, что Легавый схватился за рукоятку автомата.

- Ляха, твою мать!

- Прости! Но это — вешенки!

- Что?

- Вешенки! Грибы такие!

- А, ну ладно.

- Да ты не понимаешь!

Я буквально махаю рукой на Легавого и загребаю банку в сумку.

- Когда мы жили на базе в Польше, мы часто по грибы ходили!

- Помню.

Наша база располагалась в лесу, и осенью грибы росли прямо возле базы. Даже далеко вглубь не надо было ходить.

- А потом папа готовил картошечку с вешенками! Помнишь? М-м-м! Вкуснотища такая невообразимая!

- Помню жареную картошку с грибами. Ничего так.

- Эх, Леха-Леха!