Падальщики. Восстание [СИ]

Я же сидела и с ужасом представляла, как люди растили и убивали миллиарды коров, свиней, а что еще хуже — телят, козлят, ягнят, расчленяли их и части тел через чудовищные механизмы пропускали. Кровь сочилась сквозь отверстия, кишки хлюпали внутри чугунного равнодушного устройства, служившего лишь одной цели. Вот же гений человеческого извращения — пропускать гниющие трупы через измельчитель, заворачивать их в косыночки из теста и наслаждаться плотью мертвеца с лучком. Я уже росла во времена Вспышки и неукротимое детское воображение развивало рассказы папы дальше, учитывая обстановку, в которой я росла. Я представляла, как зараженные накидывались на людей, распарывали их животы своими мощными когтями, расчленяли их, а потом садились крутить их руки, ноги, пальцы, уши, глаза через мясорубку, чтобы не просто насытиться, а смаковать вкус человечины, завернутой в косынку из теста.

Я не делилась с папой своими фантазиями, мне не хотелось обижать его воспоминания, которые непонятным для меня образом были ему дороги. Он бы не понял, почему я вижу лишь чудовищ, когда он мне про мясорубку рассказывал, ведь мы росли в разные эпохи: он — во времена продовольственного перенасыщения, когда из еды создавали культ; я — во времена продовольственного дефицита, когда радовалась салату из одуванчиков.

Уже будучи взрослой, когда папа умер, а я прошла общую школьную подготовку, в рамках которой нам читали курс по интенсивному животноводству, я узнала, что папина продовольственная система с пельменями из фарша — взращивание и убийство животных ради пищи — была настолько токсичной в глобальных масштабах, что на нее приходилось пятьдесят процентов от всех парниковых выбросов, нагревших атмосферу земли до критического уровня и выпустивших вирус из растаявших ледников. Папин мир уничтожил мой дом, мою нормальную жизнь, мое будущее, и мне не за чем было любить его прежний уклад и его воспоминания. Более того, у меня сформировалось яростное отторжение поедания живых существ на бессознательном уровне. Мне становилось тошно от одной только мысли, что я могу уподобиться зараженным и кого-то съесть. Потому что именно его пельмени из мяса невинно убитых животных, которые он смаковал так цинично и так по-живодерски, заставляли меня сегодня убивать людей ради того, чтобы выжить.

В честь того чудовищного девайса я и назвала группы Бесов, которые отвечали за пуск гранат из дульных насадок на Фамасе по позициям противника, спрятавшегося за баррикадами. Гранаты поражающего действия взрывались острыми режущими осколками, которые в буквальном смысле решетили солдат в фарш.

Я с остальными прикрывала Мясорубку Один огневой мощью Фамасов, пока солдаты целились в потолок — Фелин рассчитывала точный угол запуска гранат.

Четыре глухих хлопка «бум-бум-бум-бум» один за другим изрыгнули из стволов насадок круглые гранаты. Те пролетели дугой под потолком и приземлились точно за ближайшей баррикадой из бронированных листов стали.

— Ложись! — крикнула я.

Осколки поражают до пятидесяти метров вокруг, до баррикад всего двадцать.

Через две долгие секунды последовали взрывы, а за ними агонические крики пропущенных через мясорубку солдат.

Твоя безгрешная революция, Калеб, только что окропилась кровью первых жертв.

14 января 2072 года. 08:05.

Тони.

Фелин показывает, что Ляха с Буддистом только что прорвались в Зону Браво и настойчиво отвоевывают метр за метром холла входных ворот, который испещрен фортификационными заграждениями, как в детской игре, где надо шарик через лабиринт прогнать.

— Калеб! Можно выдвигаться! — говорю я.

А сам представляю, как солдаты Крайслера подтягиваются к главным воротам, как светлячки на фонарь, и нам пора делать отсюда ноги, пока Крайслер не сообразил выслать подкрепление и на запасные ворота, где несколько видеокамер вышли из строя.

— Отлично! Тогда…

Но тут Фунчоза ткнул дулом Фамаса Калебу в бок, отчего тот резко обернулся, готовый спустить курок. Нельзя тыкать дулом винтовки в солдата, готового броситься на штурм! Тем более снятой с предохранителя!

Но это же Фунчоза. Он правилами подтирается, а в законы ему никогда не были писаны.

— Мы договаривались! — прошипел он гневно сквозь зубы, готовый выпустить пулю из дула Фамаса, который по-прежнему целился в Калеба.

— Фунчоза, какого хрена ты творишь? — прошипел я.

Я понятия не имею, что происходило между ними двумя на этот раз. Они могли из-за хлебной крошки подраться, да даже из-за порции воздуха, потому что Фунчоза — неуправляемый псих, а Калеб не умеет держать себя в руках. Со смертью Тесс напряжение между двумя отрядами каждый день находилось на критической отметке, и уже все мы тысячу раз пожалели о том, что изгоем ее считали — она единственная умела трезво мыслить посреди беспредела и разборок. Со смертью Тесс Фунчоза получил выход своему безумию, а вместе с ним распространялся хаос по всем отрядам, и я уже дни считаю до того момента, когда Фунчоза заставит меня пристрелить его без сожаления.