Падальщики. Восстание [СИ]

— Тут есть люди, которые знакомы с тобой.

В голове тут же всполошился ворох из подозреваемых. Кто это? С кем я могла встретиться вне базы?

— И опять же, ты задаешь неверные вопросы, — перебил он мои размышления, пялясь в свой микроскоп.

Он начинал меня бесить.

— А какие верные?

— Ну например: почему ты не обратилась в монстра после укуса?

Да, он прав. Это — чертовски хороший вопрос.

— Ведь тебя укусили. Это был не сон. Зараженные высосали из тебя порядка трех литров крови, вирус из их слюны попал в твои кровеносные сосуды. Но единственная причина, от которой ты могла умереть, была лишь критическая кровопотеря.

Я подкралась поближе.

— Так почему я не обратилась? — спросила я полушепотом.

Двоякие чувства охватили меня в этот момент откровения: любопытство ученого в капитанской треуголке настолько окрепло в своих позициях, что уже присматривало попугая себе на плечо, но в то же время выдрессированная осторожность Падальщика предупреждала всю нашу вечеринку Тессовых перевоплощений о том, что мы всего в одном шаге от реального дерьма, о котором еще пару дней назад даже и не подозревали.

— Это — мутация, своего рода, — ответил Кейн, продолжая испепелять взглядом образцы в микроскопе.

— Мутация?

— Да. Она наблюдается у некоторых людей, в особенности родившихся уже после Вспышки.

— Что-то типа иммунитета к вирусу?

— Нет. Ты заражена, это точно. Просто вирус в твоем организме проявляется по-другому.

Кейн рассказывал так легко и непринужденно, словно рассказывал эту историю уже сотню раз.

— Откуда ты знаешь, что я заражена? Я ведь по-прежнему человек.

— А зараженные хотели тебя съесть?

Аргумент.

— Они чуяли вирус в твоей крови, а вирус сам себя не пожирает. Его главная задача — распространиться, как можно дальше, отвоевать себе как можно больше территорий.

Тесса-ученый начала что-то вспоминать из курса общей научной подготовки о размножении вирусных частиц.

— Тогда что вирус сделал со мной?

— Как ты думаешь, сколько мне лет?

Дурацкий вопрос. Если скажешь больше, чем есть на самом деле — оскорбишь. Если дашь меньше — вроде сделаешь комплимент, но вместе с тем оскорбишь, потому что считаешь его недостаточно зрелым.

— Около тридцати? — я развела руками.

— Почти, — произнес он голосом занятого человека.

Он смотрел то в микроскоп, то на экран ноутбука, где я видела странные нетипичные для человека цепочки ДНК.

— Мой физиологический возраст — тридцать шесть…

Я кивнула. Была близка.

— Но мой биологический возраст — семьдесят семь.

Я аж дышать перестала.

— Тебе семьдесят семь лет?! — воскликнула я так громко, что сороки за окном забили крыльями в стекла, взлетая с еловых веток, осыпавшихся снежком.

Черт! Сороки? Меня окружают сороки? Настоящие сороки? Мне кажется, я не скоро привыкну к жизни на поверхности.

— Да.

— Но ты не выглядишь на семьдесят семь!

— Именно.

— Погоди, — я замотала головой, собирая в кучу столь поразительные факты, — то есть тебя тоже укусили?

Кейн отвлекся от микроскопа и поочередно завернул рукава водолазки. Я увидела едва заметные следы от множественных укусов на руках, шее, плечах. Вот же не свезло! Я там в деревне чуть не родила все свои органы от того, что на меня один накинулся! На Кейна же, судя по всему, налетела целая толпа чудищ, и, богом клянусь, я бы ни за какие коврижки не согласилась поменяться с ним местами! Моя боль была настолько адской, что я даже дышать не могла, меня тошнило от осознания того, что я чья-то добыча, и не просто добыча, а добыча, которой уже пируют вовсю!

Я больше никогда не хочу становиться добычей. Я проклинаю своих предков за то, что своим непомерным аппетитом в потреблении земных ресурсов они скинули нас с вершины пищевой цепи и создали организм, который сильнее нас в десять раз. Человечество долго воображало из себя венец эволюции, эксплуатируя слабых и пожирая их плоть, будучи глухим к их мольбам и визгам от боли. Жестокий выбор моих предков привел нас в пасти таких же безжалостных чудовищ, какими люди казались для бедных зверей. И они тоже глухи к нашим визгам и мольбам, им важно лишь поужинать, и ничего, кроме аппетитного куска мяса, они в нас не видят.

Я даже вспоминать не хочу о том моменте, когда оказалась в цепких руках людоеда. Я начинаю потеть от макушки до пяток, дыхание рефлекторно учащается, а сердце снова впрыскивает адреналин в кровь, словно этот монстр до сих пор сидит на мне и отрывает от меня куски плоти. Этот пережитый кошмар никогда не забыть, как бы я ни старалась. Этот монстр так и будет сидеть на моей спине до конца жизни, как напоминание о той участи, что постигает ненасытных жадных людей в конце пути аморального потребления: они стали чудовищами и начали пожирать своих детей.

Наверное прошло несколько минут, прежде чем я поймала себя на мысли, что потонула в ужасе, который испытала там в пастях чудовищ, Кейн растянул рукава водолазки и вернулся к изучению загадки в микроскопе.