Мы сидели и молчали. Юрист Козлов замер, уставясь в одну точку где-то на рельсах, я запрокинула голову, почувствовав приближение приступа злости – тягучей каплей крови в носоглотке.
– Ну скажи мне, зачем надо было деньги просить, зачем? – нашел виноватого в происшедшем юрист.
– Это спонтанно получилось, – честно ответила я.
– Из-за этой твоей спонтанности на меня напал бандит! А я тоже хорош! Запросто лезу в бумажник и достаю попрошайке в электричке доллары!
– Это был не бандит. Это был милиционер в штатском.
– Почему ты так решила? – дернулся Козлов.
– Он следил за мной от самого дома. Я даже знаю, почему он нацепил на нас наручники.
– Почему? – поежившись от холода, юрист уставился на меня с ужасом и недоверием.
– Ко мне в квартиру ввалился один уголовник. И… выпал с балкона. Случайно. Ко мне приставили охрану. Вы вошли со мной в контакт, значит, вы попали в поле зрения этой самой охраны. Чтобы вас задержать, бородач надел наручники.
– Бред какой-то! – пожал плечами юрист. – Если он хотел задержать меня, то сам бы ко мне пристегнулся! Зачем тебя цеплять?
– Я не уверена, может, он еще и меня хотел задержать. Ладно. Давайте поговорим начистоту. Вы знаете, кто я?
Юрист отводит глаза и молчит.
– Ладно, вы шли за мной по перрону, вы сверились с фотографией из кармана, вы сели в тот же вагон, что и я, пробрались поближе и навалились на меня своим чемоданом. Так?
Тишина.
– Вы не в том положении, чтобы упорствовать, – подняла я руку с наручниками и потрясла ею. – Или вы все мне рассказываете, или я вам устрою такое шоу!..
– Ладно, – решился юрист. – Я шел за тобой, потому что узнал недавно, что у меня была…
– Ну нет! – громко перебила я Козлова. – Если вы сейчас только намекнете, что я ваша дочь!.. – я огляделась и пригрозила: – Я вас укушу! – и для устрашения подтащила за наручники его руку к своему лицу.
– Но что же мне делать, если я действительно хотел сказать, что ты очень похожа на девочку с фотографии!
– Понятно. А фотография у вас…
– А фотографию мне прислала незадолго до своей смерти одна женщина, с которой я был когда-то в близких отношениях! Она сообщила, что у нее от меня дочь!
Я задумалась. Эта фотография сделана в зоопарке, ходила я туда один-единственный раз в жизни. Поход в зоопарк организовал кореец в юбилей своей свадьбы с тетушкой Леони. Меня сфотографировали на фоне клетки с обезьянами – сбоку видна решетка – в летний теплый полдень через месяц после свадьбы Леонидии с моим отчимом-вдовцом. Мама к тому времени была давно мертва. Если допустить, что этот человек действительно является моим отцом – по крайней мере, он Гена! – то нужно будет согласиться и с действием неких потусторонних сил, узнавших, что я осталась одна, и направивших от имени мамы фотографию юристу Козлову. Я вздохнула. Такое сплошь и рядом встречается в газете «Оракул», к примеру… Но мою любимый Фрибалиус, лично засвидетельствовавший материальность души (путем взвешивания умершего перед его последним вздохом и после – по его измерениям, у того человека душа весила сто двадцать пять грамм), тем не менее довольно скептично отзывался о возможности физического воздействия этих самых улетевших душ на живых людей. Подведем итог. Второй человек в течение пяти дней после исчезновения в озере раненого корейца пытается доказать мне, что он – мой отец. Зачем? Вопрос…
– Зачем вы меня искали? – я решила получить ответ на этот вопрос немедленно.
– Ну как же, – бормочет, пряча глаза, юрист. – Ответственность, которая налагается на человека в результате открытого секса, определяет его меру порядочности…
– Порядочности, да? Открытый секс? А вы помните, папочка, что этот самый секс произошел у вас шестнадцать лет назад с пятнадцатилетней девочкой?! Положа руку на Уголовный кодекс, что вы думаете об этом как юрист?
– Пятнадцатилетней?.. – задумывается юрист. – Ну, я тоже был молод…
– Ерунда. Вы, надеюсь, не станете говорить, что сидели с моей мамой за одной партой?! Это очень подорвало бы ваше представление о себе как об умном юристе, потому что, судя по возрасту, вы должны были тогда оставаться на второй год по два раза в каждом классе!
– Минуточку! Я не знал, что ей было пятнадцать. Это раз. Мы познакомились, когда я уже кончил университет, это два. Но мы действительно сидели с нею за одной партой на вечерних курсах иностранных языков, это три! Достаточно?
Черт возьми, я допускаю, что этим мужикам что-то от меня нужно и так сильно нужно, что они готовы стать папами, но почему им очень хочется при этом посидеть за одной партой с моей мамой?!
– И какой язык вы учили?
– Испанский. Мы с вашей мамой учили испанский.
Я отворачиваюсь и затихаю. Я знаю, что моя мама выучила испанский, чтобы съездить в город своей мечты.
– А вы знали Гадамера Шеллинга, моего отчима? – озаряет меня.
– Нет, – без раздумий, без попытки воспроизвести про себя незнакомое – если оно действительно незнакомое – имя папа-юрист усиленно качает головой из стороны в сторону.
В этот момент меня в первый раз посетила мысль, что этим папочкам нужна не я, а нечто, что они не могут найти после исчезновения корейца.