Я не понимал, что делать. Если бы я там оказался, он бы никогда… Вот и всё тут. Я перестал спать. Прислушивался. Когда заклонило в сон, побежал в ванную и окати пижаму холодной водой. Всегда быть начеку. Это значит — чтобы было неудобно и холодно, а то угреешься и захрапишь. Дверь приоткрывал. Прислушивался. Ничего не слышал. Домашку делал по сто лет, чтоб не ложиться подольше. Переписывал страницами учебник английского языка и врал, что это задано. Заучивал правописание слов, которых в программе и не было, просил маманю проверить.
— С-у-б-м-а-р-и-н-а.
— Хороший мальчик. Субстанция?
— С-у-б-с-т-а-н-ц-и-я.
— Хороший мальчик. Чудно, чудно. А как остальное?
— Я сделал.
— Что сделал-то? Покажи.
— Прописи.
Она сравнила страницы книги — две страницы без единой картинки, — и страницы моей писанины.
— И для чего вы этим занимаетесь?
— Для красивого почерка.
— Превосходно.
Я писал и писал за кухонным столом, потом шёл за ней в гостиную. Когда маманя укладывала девчонок, он сидел со мной в комнате, значит, ничего не случалось. Мне нравилось переписывать учебник, я этим просто наслаждался.
Он улыбался мне.
Я любил его. Ведь он же мой папаня. Смысла не было. Ведь она же моя маманя.
Я стоял на кузне один как перст. Наверху кричали. Стучу по столу — совсем не громко. Ещё постучал. Звук что надо. Хотя какой-то глуховатый, пустой. Может быть, снаружи по-другому слышно. Из прихожей. Интересно, он, когда разойдётся, стучит по столу? Очень возможно. Я снова постучал. Меня словно бес искушал, мысли разбрелись. Я застучал ребром ладони. Маманя бы выбежала с кухни, поднялась бы прямо в спальню. Промолчала бы. Не глядела бы на меня. Уж не от того, что он по столу стукнул. Я снова постучал. Старался разойтись и тоже, как он… Ведь он так оттого, что не сдержался! Наверное, поэтому она бежала мимо меня наверх. Пряталась. Наверное.
Я не знал.
Я вернулся в гостиную, где он поджидал меня. Хотел поверить, как я заучил правописание слов. Ну, пусть проверит. Не знаю зачем, я нарочно переврал одно слово. Взял и переврал, пропустил «р» в слове «субмарина».
Итак, я прислушивался, приглядывался и делал домашку.
Прихожу домой в пятницу вечером:
— А меня посадили за парту отличников.
И это была правда. Ни единой ошибки за целую неделю, все примеры решены верно. Таблица умножения на 12 — уложился в тридцать секунд. Почерк:
— Значительные улучшения, значительные.
Собрав учебники и тетради, я неторопливо прошёл за переднюю парту, где сидели отличники. Хенно пожал мне руку.
— Посмотрим, сколько вы просидите на сем высоком месте, — пошутил он, но прибавил, — Вы молодец, мистер Кларк.
Соседом моим оказался Дэвид Герахти.
— Наше вам с кисточкой.
— Я лучший ученик, я за партой отличников сижу, — возвестил я папане.
— Правда? — изумился он, — Нехило.
И пожал мне руку.
— Давай пять. А ну скажи по буквам «Субмарина»?
— С-у-б-м-а-р-и-н-а.
— Крутота.
Дождя не было, а трава сырая. Дни короткие, не успевает высохнуть. Уроки кончились; скоро вечер. Выкопали новую канаву — широченную и глубокую. Дно зыбкое, сырое, грязь раскисла и подплывала.
— Зыбучие пески.
— Сам ты зыбучий.
— Почему это я зыбучий?
— Зенки разуй, тут одна грязь, — буркнул Эйдан из канавы, — Пески!
Лайам с Эйданом иной раз прогуливали школу. Их папаня разрешал посидеть дома — только, мол, ведите себя прилично. Ну, заметили: белые шесты торчат из травы. Сообразили, что это вехи, пошли поглядеть, что они там обвеховали, и Эйдан грохнулся в канаву, а выбраться не смог. Зацепиться было не за что.
— Тонет, тонет!
Я изучал Эйдана.
Ботинок увяз полностью. Нога по колено в грязи. Я посчитал до двадцати: вроде не вязнет дальше. Лайам побежал искать лестницу или веревку. Лучше бы верёвку.
— Как он там очутился?
Вопрос тупой. С кем не случалось-то? Упасть куда-нибудь плёвое дело. А вот попробуй выберись.
Я проверил Эйданову ногу: по колено увяз. Тонет. Кое-как держится за стенку, старается не упасть, не разреветься. Недавно плакал, по лицу видно. Я подумал, не покидать ли в него камнями. Похоже, это не требовалось.
Мы сели на ранцы.
— А в грязи можно утонуть? — озадачился Иэн Макэвой.
— Ага.
— Не-а.
— Громче говорите, — съехидничал я шёпотом, — Эйдану не слышно.
Иэн Макэвой призадумался и опять спросил:
— Нет, правда, в грязи можно утонуть?
— Бывает.
— Ботинки если засосало, и не устоишь на ногах, как раз утонешь.
Мы притворялись, что Эйдан нас не слышит. Он внизу отчаянно дёргался, пытался высвободить ногу, фиг уж с ним, с ботинком. Грязь жирно чавкала. Кевин тоже зачавкал и захлюпал, а вслед за Кевином и все мы. Эйдан поскользнулся, но не упал.