Сэм прочитал письмо и развел руками.
– В смысле? Я их уже озвучил.
Тот рассмеялся.
– Билл, до тебя не доходит, да? Ничего я не хочу. Не хочу денег. Не хочу, чтобы выпустили заключенных. Не хочу давить на политиков. Мы не в 1968-м, друг мой. Это тебе не «Лети на Кубу»[4]. Это не QAnon, который ищет детишек в пиццериях[5], или во что там верят ваши белые расисты. И это не какой-нибудь безумный джихад ради семидесяти двух девственниц. Все это здесь ни при чем.
Он придвинулся к экрану.
– Я просто хочу посмотреть, что сделает хороший человек – хороший американец – в безвыигрышной ситуации. Что сделает такой как ты, когда ему придется выбирать. Самолет с незнакомцами? Или родная семья? Понимаешь, Билл, вся штука правда в выборе. Твоем. В выборе, кто выживет.
Билл не шелохнулся. Сэм рассмеялся.
– Мне нравится, как это тебя пугает! Как ты начинаешь понимать, что меня не купить. Не уговорить. Тебе страшно, что мне не нужно ничего на свете кроме того, что и так уже происходит.
Они буравили друг друга глазами. Билл занес руки, чтобы напечатать очередной вопрос. Руки тряслись.
Билл нажимал «удалить», пока не стер все до последней буквы. Если Сэм и планирует ответить на этот вопрос, то ответит сам, на своих условиях. Билл набрал другой вопрос, тоже удалил. Пальцы в панике заметались. Нужно было понять, с чем он столкнулся, чтобы решить, как реагировать.
Элиза всхлипнула. Он посмотрел на дочь.
Билл знал, что ничего не добьется и только тратит время. Надо действовать.
Он набрал новый вопрос и на этот раз отправил.
– Имеешь в виду, как я устроил тебя на этот рейс? – сказал Сэм. – Оказывается, твой шеф-пилот Уолт О’Мэлли тот еще извращенец. Он безо всяких возражений гарантировал, что полетишь ты, – главное, чтобы не всплыли фотографии маленьких мальчиков с его жесткого диска.
Сердце Билла обожгло предательством. Его начальник, коллега. Друг. Они проработали вместе двадцать три года. Вся система прогнила – вплоть до шеф-пилота.
В мыслях наступил полный разброд: не за что ухватиться, нечем их остановить. Он был бессилен в собственной кабине. Беспомощен как человек и как защитник семьи. Угроза дома – и угроза на борту. Страшно подумать, где еще его обманули.
Билл закрыл глаза и перетерпел приступ тошноты. Затем с глубоким вдохом вытянул руки перед собой и сжал кулаки – сжимал и разжимал, сосредоточившись на мысли о том, как по рукам бежит кровь. Пульс мало-помалу замедлился.
Прочитав, Сэм помолчал, глядя в камеру.
– Вот же ты самодовольный. Думаешь, это что-то личное? Ты для меня просто средство.
– Ну естественно. Билл, смерть всегда кажется чем-то личным. Даже охренительно личным. Но знаешь, что самое безумное в смерти? Что в ней
Он перевел глаза на Скотта.
– Посмотри на сына, Билл.
Билл отказывался. Шли секунды.
Сэм грохнул кулаками по столу. Кэрри со всхлипом прижала к себе Элизу.
–
Скотт молча глядел прямо в камеру. По его щекам бежали слезы, сжатые кулачки побелели. Он старался, он так старался быть смелым. Несгибаемость будущего мужчины на дрожащих ножках мальчика. Через камеру друг на друга смотрели отец и сын, мужчина и будущий мужчина.
– Капитан Хоффман, – тихо проговорил Сэм. – Твой сын – хороший? Он этого заслуживает? – Он грустно покачал головой. – Ты так говоришь о невинности, будто это на что-то влияет. Но все мы – средства на пути к чьей-то цели.
Сэм откинулся на спинку стула, скрестил руки на жилете со взрывчаткой.
– Выбор за тобой. Я свой уже сделал.
Билл услышал, как в салоне кто-то закрывает дверь в туалет. Вспомнил о Джо и остальном экипаже, выполняющем свою работу. Вспомнил о пассажирах, которые просто хотели долететь куда им надо. Представил себе людей в Вашингтоне – сенаторы и члены Конгресса обсуждают законы, секретари приносят им документы. Охранники улыбаются школьникам, приехавшим на экскурсию. Семьи читают подписи к статуям и картинам. Обычные люди, живущие мирной жизнью. Он подумал о своей дочери Элизе, которая еще не сделала и первых шагов. О сыне Скотте, который просто хотел играть.
И впервые позволил себе