Падение

– Подумать жалко, сколько лет жизни я из-за тебя погубила. Да ничего! Мир ведь не спичечный коробок! Ты, несчастный, иди о себе подумай, чтоб не умереть одному от голода и нужды, чтоб для людей посмешищем не стать.

Потом он вышел из брачной конторы. Его огорчало только то, что он не видел жену плачущей. Но все равно он был уверен, всей душой верил, нисколько не сомневался и хотел верить, что жена останется навсегда одинокой, безмужней и когда-нибудь, одряхлевшая и полуживая, подойдет к его дому за подаянием.

Он пришел домой. В комнате была только старая, рваная и грязная одежда и другие остатки ушедшей в прошлое жизни. Он от всего сердца порадовался судьбе, постигшей жену, запер дверь и спокойно уснул посреди пустой комнаты.

* * *

Чистое дыхание утра разбудило его. Вчера он уснул после полудня и проспал допоздна. Вечером он встал в темноте, умылся, вернулся в комнату и зажег лампу. Тут он почувствовал, как душно в его комнате. Ветерок, задувавший из уличного окна, был уже по-летнему теплый, и он перенес свою постель на крышу.

Лежа на крыше, он смотрел, как падают звезды, прочерчивая светящиеся пути в своем быстролетном падении, смотрел на эти бесчисленные ночные маяки, а легкий ночной ветерок касался его обнаженного тела. Ночь скрыла крыши домов, приглушила голоса, и он остался наедине с опрокинутым шатром искрящихся миров… И вот чистое дыхание утра разбудило его. Звезды уже исчезли, над ним была только чистота утреннего неба. И взгляд его был, казалось, недостаточно быстрым, чтобы сразу достичь предела этой высоты: сколько он ни всматривался, взгляд уходил все дальше, выше, еще выше, в пустоту.

Вдруг по небу, ныряя, пролетели голуби. Полет их был очень красив. Небо постепенно светлело, взмахивающие крылья золотились на солнце, и он уже не видел ничего, кроме птиц, ныряющих в распростертой над ним глубине. Он так загляделся, что не заметил, как начался день; очнулся, когда весь покрылся потом и солнце уже слепило глаза.

Голуби уже улетели. Но призраки их остались.

Несколько дней, открывая глаза после пробуждения, он видел полет голубей. Он смотрел, как они беззаботно кружатся в небе, а потом, когда солнце поднималось выше, спускался с крыши. И тогда он видел кошку. Кошка потягивалась и тотчас шарахалась от него.

Потом дни стали совсем жаркими, и тогда хозяин дома сказал ему, что соседи не хотят, чтобы он спал на крыше: раз у него нет жены, он не должен смущать других. А потом он прямо сказал, что ему нельзя спать на крыше. И еще сказал, что с тех пор, как он живет без жены, соседи стали беспокоиться, потому что у них есть жены, взрослые дочери, а он по целым дням остается дома. А потом хозяин сказал, что он уже давно не платит за комнату и не видно, чтобы он где-нибудь работал.

Он обещал заплатить, но хозяин все равно попросил его не спать ночью на крыше.

Жаркими ночами в комнате стояло непрерывное зудение комаров; он лежал в полусне и не мог понять, спит он или бодрствует. Иногда ему казалось, что спит, но он понимал, что раз он думает об этом, значит, на самом деле не спит; иногда ему удавалось выйти из этого состояния, иногда – нет, и тогда он маялся и делал рукой все то же и старался не слышать, как скребется в дверь кошка. А потом наступало утро – утро без золотистых голубей, а перед этим утром не опускалась над ним звездная ночь.

Удовольствие, получаемое им от себя, постепенно притуплялось, сменяясь головокружением; сознание его все сужалось, мысли становились неподвижными и однообразными. Жара увеличивалась, и все тяжелее становилось проводить ночи в комнате. Однажды, когда хозяин потребовал внести просроченную плату за комнату, он не выдержал и взорвался. Он набросился на хозяина с бранью и так кричал, что соседи повыбегали из своих комнат. Хозяин, обозленный, ушел с угрозами, а он остался в недоумении: оказывается, от него все еще чего-то хотят. Не могут оставить в покое, сначала прогнали с крыши в комнату, а теперь и из комнаты грозятся выгнать.

С этого дня обращение с ним людей изменилось. Лавочники просто не замечали его, а если замечали, насмехались над ним; соседские дети окружали и начинали глазеть на него, а потом неожиданно с хохотом и визгом разбегались. В тот день, когда он впервые услышал, как его называют сумасшедшим, он в гневе и отчаянье закрылся у себя в комнате и там думал о том, что все люди, все вокруг – его враги. Потом рассмотрел в зеркале свой язык, веки и белки глаз, потом сел в углу. Хотелось есть… Незаметно заснул. Проснулся он среди ночи. Было душно. Он высунулся в окно. Горячий ночной ветер коснулся его влажного от пота лба. Вдалеке, внизу, светился фонарь, нависший над уличной мостовой. Улица была пуста, издалека доносились звуки чьих-то шагов. Он посмотрел вверх. В просвете между высокими стенами, тянувшимися по обе стороны улицы, было видно небо; звезды выглядывали из-за разорванных летних облаков, казалось, тоже источавших жару. Шаги не смолкали, но никто не показывался. Он смотрел и думал – неужели он и вправду сошел с ума!