И тут ее лицо сморщилось, и она разрыдалась, закрыв лицо руками. Я смотрела на нее, гадая, что, вообще, происходит и можно ли ей верить. Мое сердце разрывалось на части, а слезы застилали глаза. Я нахмурилась. Это не по-настоящему. Это все притворство.
Ссутулившись, она продолжала рыдать. Я покачала головой, не зная, как ко всему этому относиться.
А потом бросила взгляд на столик у кровати и увидела снимок, на котором я была с отцом. Я. Джульетта. Не Кейси. Мне было десять лет, и он тайком – без ведома матери – увез меня на ярмарку во время одной из своих отлучек из больницы. Он хранил эту карточку в больничной палате, и я не знала, что с ней стало после его смерти.
Мать сохранила ее.
А потом увидела еще одну фотографию. Она была потрескавшейся и выцветшей, явно очень старой. Взяв ее в руки, я увидела маленькую девочку, которая стояла рядом с двумя взрослыми. Это была моя мать со своими родителями.
Ее мама сидела на стуле в чопорной позе, сложив руки на коленях, а отец стоял у нее за спиной. Моя мать – ей на фотографии было лет тринадцать или около того – стояла рядом. К ней никто не прикасался. На лицах не было улыбок.
Я снова посмотрела на нее. Сжимая в руках подол халата, она продолжала рыдать. Я моргнула. Слезы тихо лились у меня из глаз. Я не знала, что мне делать, потому что не любила свою мать, не знала ее.
Но наблюдая ее сломленную, сгорбившуюся под грузом совершенных ошибок, я поняла, какое она, должно быть, испытывает отчаяние. Как, наверное, ужасно осознавать, что ты зашел слишком далеко и назад уже дороги нет. Что тебе просто не хватит времени, чтобы все исправить.
Несмотря на жестокое обращение со мной, всю причиненную мне боль, – она потеряла все, а я была без нее счастливее. Я не боялась ее и могла прямо сейчас уйти и ничего не потерять.
Но я не ушла.
А села рядом с ней на кровать и стала ждать, пока она перестанет плакать.
– Привет. – Тэйт опустилась рядом со мной на садовый шезлонг. – Где была?
– В аду, – пробормотала я, отпив глоток своего коктейля. – Все как обычно.
После того как мать немного успокоилась, я отвела ее в душ, помогла переодеться в чистую пижаму и заставила съесть бутерброд. За все время она не произнесла ни единого слова, а когда вернулась в свою спальню, я сидела рядом с ней, пока она не уснула.
Завтра поеду к ней снова. Если она наконец заговорит и скажет хоть что-то, что мне не понравится, я уйду. Но проведать ее все-таки нужно.
– Так где же твой папа? – спросила я подругу, посмотрев на нее.
Она шумно выдохнула.
– Устал от перелета. Уехал домой.
Я прищурилась и, внимательно посмотрев на нее, спросила с ухмылкой:
– Ты что пьяна, Тэйт?
Она фыркнула так, словно я сказала что-то смешное, а я бросила взгляд на Джареда, который сидел на стуле. Не глядя на нас, он опрокинул стопку ликера. Рядом с ним ссутулилась Аура, что-то рисуя на его бицепсе – на том, где еще оставалось место для татуировок. Неудивительно, что Аура пришла, ведь именно она делала татуировки почти всем собравшимся. Мы все с ней очень подружились. Но было странно видеть, что Джаред пьет и Тэйт – тоже.
– Ты напилась, да? – пошутила я, но почему-то заволновалась.
– Я не пьяная! – Фэллон едва не сшибла меня, усевшись на другой край шезлонга. – Я в полной эйфории от своего отца, который стоит вон там, но определенно не пьяная.
Они с Тэйт засмеялись, а я с улыбкой посмотрела сквозь стеклянные двери на отца Фэллон. Скандально известный Киаран Пирс, на которого работал Джекс, вовсе не казался таким уж устрашающим, как я ожидала. С русыми волосами, седеющий, но очень импозантный, в пиджаке и рубашке с расстегнутым воротничком, в черных слаксах, он выглядел, скорее, так, словно сошел с рекламы Ральфа Лорена.
Я поднесла бутылку к губам, тихо усмехнувшись.
– Что ж, я, похоже, отстаю. Пора вас догонять.
Я вернулась всего час назад. Когда я вышла из маминого дома, день уже клонился к вечеру, и к тому времени, как я явилась на вечеринку, взрослые удалились в бар в подвале, а молодежь расположилась у бассейна.
– Мне нужно еще выпить, – сказала я.
Оставив девчонок вдвоем, я пошла к импровизированному бару, устроенному между декоративной кирпичной стеной и бассейном.
Отсюда открывался вид на обширный ухоженный газон и лесок, начинающийся за его пределами. Сейчас, при свете луны, изумрудно-зеленая трава казалась темно-синей, и я позавидовала Мэдоку, который здесь вырос. Неудивительно, что он так любил жизнь. Еще бы, ведь ему, наверное, позволялось бегать на свободе и исследовать мир вокруг. У него единственного из всех нас в детстве была полноценная любящая семья. Ну, помимо Тэйт.
– Я слышал, – раздался голос за моей спиной, – что ты больше не встречаешься с тем парнем.
Я повернулась и увидела Адама, который ездил с нами на ярмарку.
Я закрыла глаза и снова отвернулась, смутившись.
Если честно, я особенно не задумывалась о той ситуации, но после моего исчезновения в павильоне, а потом появления с полуобнаженным Джексом мне сложно было представить, что обо мне думал Адам.