В груди Сериль же всё сжалось, сдавило, к горлу же подступил ком и сбил дыхание, глаза сами прослезились и душа стала радоваться и ликовать от присутствия в этом месте.
— Я… я… не знаю, что происходит, — слабо шепчет девушка, чтобы не нарушить вечнопраздничной тишины. — Во мне словно огонь горит.
— Я тоже это чувствую, дорогая… тоже это чувствую.
Все чувства стали быстро сходить на нет, когда они услышали шаги позади и Сериль быстро стёрла слёзы, собравшись с духом и придя в себя.
— Кто тут у нас не в одежде по петербургским стандартам? — прозвучал вопрос и выйдя из-за угла, высокий мужчина, в чёрном подряснике, встал напротив молодой пары. Данте и Сериль увидели его добродушное лицо, с белой густой бородой и белоснежным волосом на голове. Глубокий взгляд очей цвета сапфира пронзил душу двух человек своей выразительностью и глубиной, неизреченной теплотой и любовью к пришедшим.
— Мы вас не понимаем, — сказал Данте.
Неожиданно для Данте и Сериль зазвучала речь на новоимперском, отягощённая грубым акцентом и не такой быстротой, но всё же понятная:
— Ах, вы из Рейха, как я понял?
— Да, — удивлённо твердит Сериль, — мы оттуда.
— Я — отец Георгий, настоятель этого храма, — священник на секунду отстранился, обойдя их и подойдя к тумбочке, стоящей у входа и взял что-то оттуда из коробочки, протянув это девушке. — Вот держите, покройте платом голову.
— Хорошо, — пальцы Сериль легли на тонкую эфемерную ткань и на голове спустя мгновение оказался цвета снега платок, скрывший смольный волос.
— Что же вас привело сюда? — настоятель осмотрелся. — Это ведь церковь Иоанна Кронштадтского.
— Мы просто приехали посмотреть на город. Отец Георгий, а откуда вы знаете наш язык?
— Как-то я ходил вместе с отцом Цавлом по греческим землям, а он был вестником вашего Канцлера из числа монахов православных, живущих на землях балканских.
— Вы были в Греции?
— Да. Я привык те земли так называть. У вас их по-иному кличут, но я тот край называю так, — с лёгкой улыбкой говорит священник.
— И как же выживала ваша вера выживала в тёмные времена кризиса? — с интересом спросил Данте. — Наша церковь практически умерла… я до сих пор не могу забыть, как отец Патрик служил мессы в разрушенном храме, как он заботился о немногих верующих, — речь парня слегка задрожала. — А вы как выживали?
— Среди язычников и еретиков трудно пришлось… особенно в Греции. Там древние культисты возродили поклонение пантеону богов, который существовал в античности. И это оказалось самым тяжёлым, — священник тяжело выдохнул, — нас вновь загнали в катакомбы, снова устроили гонения и сотни лет нам пришлось прятаться и скрываться в тенях.
— Вы говорили, что были с отцом Цавлом, — раздался звонкий чуть низкий голос Сериль. — А он у нас чтится в лике великих проповедников святой веры. Говорят, что он даже смог вести спор с самим Ареопагом Афин, чем и склонил их решение в пользу Рейха.
— Да… я был там.
В глазах отца Георгия, а память наполнилась картинами недалёкого прошлого, отдающего болью и торжеством одновременно, а сухой полушёпот стал начал вереницы воспоминаний:
— Я был там, при нём в Ареопаге.
Георгий вспомнил, как десятью этажами вверх устремлялся огромнейший амфитеатр, самый большой не только в Афинах и всей Аттике, во всей старой разваленной Греции. Блестящие плиты облепили это сооружение от низа до верха, и он сияет на солнце подобно прекрасному бриллианту, а внутри он освещён сотнями декоративных ламп, выполненных в стиле факелов и свечей. Здание, построенное в стиле позднего модерна, сияет и изнутри, и снаружи, ожидая наполнения долгожданными гостями, которых прибывает всё больше и больше.
Люди, красивые и атлетически сложенные, облачённые в лёгкие шелковистые одежды белого цвета, множество мужчин и женщин текут маленькой речкой со всего города к этому месту, чтобы услышать проповедь человека, взорвавшего их размеренное общество. Они — почётные служители пантеона богов, свято верующие в магию и мастику, разделяющие нетленные идеи безостановочного прогресса, чтущие свою веру и тут им предлагают нечто новое, совершенное иное.
Сотни человек прекрасного вида, статные и выбранные в народное собрание города — Ареопаг, чтобы нести волю всего народа, наполняют помещение, рассаживаются по местам и ждут, что вот-вот начнётся проповедь странного служителя «Истинного Бога», как он себя называет.
Жители Афин — народ, воздвигнувший из пыли древности старую веру, вспомянутую могучими жрецами во время всеобщего кризиса и теперь, в сей чёрный час, когда с востока наступает буря, взывающая к Аллаху, а с запада движутся армии под стягами золотого креста перед ними молвит человек и слова его взбудоражили праздные умы афинян, что без тревоги смотрят на то, как наступает рассвет нового мира, после долгой и жестокой ночи.