Падение "ангелов" (СИ)

«На что мы ещё могли надеяться?» — спросила себя Сериль, вспоминая Пиренейскую Теократию и её багрянников, звериные культы и то безумие, которое там всем заправляло. — «Хвала, Христу, что туда пришла Империя, что там оказался его прогресс», — в глубине души Сериль радуется, что вместе с Рейхом туда пришёл и Данте, что по воли Божьей они были сведены.

Девушка берёт тарелку мужа и кольцо на правой руке безымянном пальце ярко сверкнуло под лампой скромной люстры. Такое же, простое и золотое, но ставшее символом праведного брачного союза, кольцо Яго видит на пальце и у Данте.

— Да, Яго, я благодарна тебе, за то, что присматривал за моим Данте.

— Да не за что, — усмехнулся Валерон. — Он ведь брат мой… куда я без него и куда он без меня.

— Ты ведь вытащил моего Данте. Он рассказал, как ты пришёл к нему на той площади.

— Ох братец, уже всё растрепал? — с наигранным недовольством говорит Яго, накладывая себе побольше курятины. — Это ты меня замотивировала, Сериль. Как ты тогда перед нашим отъездом сказала — «Если я не увижу больше Данте, то ты увидишь апостола Петра».

— Разве я так говорила? — удивлённо переспросила Сериль.

— Как-то по-другому, но смысл остался такой же.

— Кстати, Данте рассказывал, что там был ещё… как его там… Кам-Ком-Комаров! Вспомнила.

— Не вспоминать при мне этой рожи! — вспылил Яго и даже стакан в его руке дрогнул, когда он наливал сок. — Он нас предательски кинул.

— Что вообще русские забыли здесь? Я не думаю, что у них есть какой-то интерес в этих землях.

— Разве ты не слышала об Союзном Имперском Эдикте? — спросил Яго, начиная есть мясо. — Согласно этой бумажкульке они нам помогали на севере.

— Нет, конечно нет.

— Это особый договор, — ответил Данте. — Между Рейхом, Великой Речью Посполитой и Российским Имперским Государством о взаимопомощи. Три имперских державы не хотят терять накопленное могущество.

— Это так, — сказал Яго и проглотил первый кусок еды.

— Так! — резко подняла голос Сериль. — А как же молитва перед едой?

— Это тебе Империал Экклессиас забила голову догмами? Я понимаю, их предписания обязательны, но всё же… нас никто не видит.

— Нет, Яго, это потому, что мы верим, — указательный палец Сериль показал на грудь Яго, где виднеется отблеск серебристого металла, принявшего форму креста. — И ты кстати тоже.

— Хорошо, что будем читать? По традиции «Отче наш»?

— Да, — протянул Данте и все в один голос взмолились, — Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, — во время прочтения молитвы, Яго неожиданно для себя ощутил прилив тепла необычное спокойствие; то ли его действительно поддело нечто таинственное и мистическое в сих святых словах, либо же объяла атмосфера — семейная, полная заботы и ласки, которую он практически никогда не испытывал.

— Отлично, вознесли благодарность за хлеб насущный, а теперь о договорах. Так что, Сериль?

— Мне они не интересны.

Сериль понимает, к чему все эти договора, но ей нет дела до сего, её не волнуют политические дрязги трёх монархов. Она смотрит на Данте и Марту понимая, что её семья — единственное стоящее в жизни, и все политические заботы мира — войны и пакты, соглашения и дипломатия, свободы и режимы теряют всякую ценность и значимость перед самыми любимыми людьми в её жизни.

Она смотрит на мужа и дочь, и лёгкая воздушная улыбка украсила её прекрасный лик, расписав благородно-светлое лицо багровым символом радости.

— Сериль, а как тебе новая фича Канцлера, — с недовольством заговорил Яго, — я про усиление контроля за торговой сферой. Говорят, что даже на Балканах, с которыми есть договорчик, хотят ввести полностью государственную торговлю.

— Знаешь, Яго, мне всё равно.

— А как же свобода? — с наигранностью раздаётся вопрос. — А как же та свобода, права и либерализм о котором шипят недобитые дети прошлого мироустройства?

— Недобитые дети? — раздаётся невинным тоненьким голосом удивление с оттенком боязни.

— Это дядя Яго так называет плохих людей, Марта, не беспокойся. — И тут же был дан укор брату Данте. — Прошу, будь осторожнее в выражениях при ребёнке.

— Хорошо… что-то в наше детство никто не был избирателен в словах при нас, такого наслушались, что аж уши могли завянуть. Да, братец?

— Да, только мы сейчас живём не в те времена. Как никак наступило время прогресса и процветания.

— Да, как скажешь братец… да, Сериль, так что насчёт свободы и всего прекрасного и сказочного?

— Знаешь, не думаю, что в ней есть хоть какой-то прок и толк. Ты посмотри, что стало со странами при той самой свободе. Яго, ты же помнишь Италию… ты же помнишь и других. В конце концов я ощутила всю прелесть «свободного» мироустройства.

— Что ж, довольно интересная мысль…