Падение Берлина, 1945

В полдень в рейхсканцелярии появились Геринг, Риббентроп, Дёниц, Гиммлер, Кальтенбруннер, Шпеер, Кейтель, Йодль и Кребс. Их провели через многочисленные отделанные мрамором комнаты, входные двери которых поднимались почти до самого потолка. Полупустые помещения этого огромного строения, призванного символизировать силу и могущество "третьего рейха", теперь казались еще более безвкусными. Однако они по-прежнему нагнетали на посетителей мрачные мысли.

Многим поздравившим в этот день Гитлера показалось, что последний выглядит как минимум на двадцать лет старше своего возраста. Ближайшее окружение убеждало его немедленно выехать в Баварию, пока еще не поздно. Со своей стороны, фюрер заявил, что уверен в поражении русских войск у стен германской столицы. Особое внимание он уделил адмиралу Дёницу, который был назначен командовать боевыми операциями на севере Германии. К Герингу, который объявил, что собирается организовать оборону в Баварии, фюрер, напротив, отнесся с прохладой. Согласно свидетельству Шпеера, Гитлера "обескуражила трусость Геринга и других присутствующих лиц"{608}. Ранее он был убежден, что все его последователи - люди честные и мужественные.

Во время оперативного совещания, состоявшегося в тот же день, главным являлся вопрос о том, как скоро союзники разделят Германию на две части, соединившись друг с другом к югу от Берлина. Неоккупированная территория "третьего рейха" с каждым днем становилась все меньше и меньше. Британские войска уже достигли Люнебургской пустоши и угрожали Гамбургу. Американцы же вышли к среднему течению Эльбы. Они находились неподалеку от границы Чехословакии и уже вторглись на территорию Баварии. Французская 1-я армия наступала в Южной Германии. Части Красной Армии продвинулись западнее Вены, а войска союзников, действующие в Италии, вышли в долину реки По.

Нацистская бюрократия думала теперь только о том, как поскорее эвакуироваться из Берлина. Поэтому для партийных лидеров и эсэсовцев самым неожиданным образом прозвучали слова Гитлера, что он "останется в Берлине и только в самый последний момент вылетит из него в южном направлении". После совещания ведущие представители нацистской партии стали искать любой официальный предлог, чтобы покинуть столицу рейха. Гиммлер, Риббентроп и Кальтенбруннер - все они устремились из города в разных направлениях. Некоторые сотрудники рейхсканцелярии получили предписание на следующий же день отправиться в Бергхоф. "День рождения фюрера. Но, к сожалению, нет никакого праздничного настроения, - записал Борман в своем дневнике. Первой партии приказано лететь в Зальцбург"{609}.

Во второй половине дня, в разрушенном саду рейхсканцелярии, Гитлер обходил почетный караул членов гитлерюгенда; некоторые из них получили Железные кресты за уничтоженные советские танки. Гитлер не мог самостоятельно вручать награды. Для того чтобы было не так заметно, как трясется его левая рука, он постоянно держал ее за спиной, придерживая правой ладонью. Он отпускал левую руку лишь на несколько кратких мгновений. Со стороны Гитлер мог показаться педофилом. Задерживаясь возле какого-нибудь подростка, он трепал того по щеке или щипал за ухо. Улыбка на лице фюрера напоминала скорее злобную ухмылку.

После беседы со своим ближайшим окружением Гитлер отправился в постель раньше обычного для себя времени. Ева Браун провела собравшихся в столовую. Праздничный ужин выглядел довольно странно. Среди приглашенных были Борман и доктор Морель. Был накрыт большой круглый стол, который сервировал сам Шпеер. Гости пили шампанское и даже пытались танцевать. На патефоне крутилась всего одна пластинка с мелодией "Кроваво-красных роз", которая рассказывала людям о счастье. Как вспоминала секретарша Гитлера Траудл Юнге, разговоры гостей часто прерывались истерическим смехом. Все это выглядело настолько ужасным, что она больше не могла оставаться в помещении и отправилась спать{610}.

Вопрос об эвакуации действительно стал самым насущным среди окружения фюрера. Еще в воскресенье, 15 апреля, Ева Браун рассказала Гитлеру, что его личный врач, доктор Карл Брандт, отправил свою семью в Тюрингию. К ужасу Евы, эти слова вызвали у фюрера взрыв негодования. Он сказал, что врач выбрал именно то место, которое скоро будет захвачено войсками западных союзников. По его мнению, это являлось предательством. Борман получил задание расследовать дело. Он побеседовал с Евой Браун и доктором Штумпфеггером{611}, эсэсовским врачом, заменившим доктора Брандта. В письме к своей лучшей подруге, Герте Остермайер, Ева объясняла, что произошла какая-то "непонятная глупость"{612}. Находясь среди самых влиятельных нацистских лидеров, она так и не смогла разобраться в механизме, который приводил в действие гигантскую машину национал-социалистской диктатуры.